Бес чихнул и спрыгнул с подножки.
А дальше всё пошло обычным чередом. После ужина в дорогом ресторане в гостиничном номере родилась женщина…
— Завтра у Анастасии день рождения, — вспомнил Кондратов.
Пыкин сощурился:
— Женщина для мужчины — что осиновый кол…
ДНЕВНИКИ СМЕРТИИми забиты архивы небесной канцелярии. Чтобы не ударить в грязь лицом, некоторые из них разболтала Шахерезаде смерть, каждый раз заключая: «Меня боятся все, но — по-разному…»
Кондратов сдал. Его борода серебрилась теперь, как зимний лес, а по ночам он скрипел зубами. «Как мотылёк на игле», — жевал он глазами темноту, представляя
СМЕРТЬ ПРОГРАММИСТАС утра до ночи он сутулился за компьютером, не отрываясь от клавиатуры, чесал подбородок плечом, а с ночи до утра видел себя погружённым в виртуальную реальность. Он мечтал о бессмертии, которое сотворит своими руками. Он верил, что его «я» слагают возраст, имя, отпечатки пальцев, голос, привычка говорить «нет» чаще, чем «да», фотографии детства, размер ботинок — детали, которые может вечно хранить электронная память. Он шифровал их, занося в базу данных, и надеялся, что когда-нибудь, как феникс, восстанет из цифр. Кровь, текущую в жилах, он закодировал группой крови, копну волос — их количеством, и, думая пребывать во веки веков, распорядился вместо имени выбить на своей могиле интернетовский адрес.
За этим я и застала его.
— Надеюсь, ты не покусишься на мой виртуальный образ? — опасливо спросил он.
— Господь с тобой! — замахала я. — Я не отличаю «интернета» от «интерната», я возьму только то, что мне причитается.
И с этими словами исторгла его душу.
«Но и смерть — суета», — думал Кондратов, вспоминая
СМЕРТЬ ДЕЗДЕМОНЫПримчавшись в антракте, я купила контрамарку и притаилась в чёрных ладонях, напомнивших мне ад. От безделья я ещё раз прочитала по ним судьбу и, сверившись, подвела стрелки часов. Я уже опаздывала, а они всё говорили и говорили, будто не наговорились за жизнь. Но, наконец, я услышала сдавленные хрипы, в которых недоумения было больше, чем страха «Я, как приступ астмы, — подумала я, — передо мной не надышишься…»
Едва переправив женщину, я вернулась за мужем.
«Теперь и умирать не страшно, — выйдя из роли, признался он, — есть, кому встретить…»
Хуже нет, чем ходить на трагедии: сырость такая, что насморк обеспечен.
— У литературных героев не только своя жизнь, но и своя смерть, — прокомментировал этот дневник Пыкин. — То ли дело
ТРИ СЕСТРЫОни жили в горах, и выше обитал только Бог. На троих у них было два глаза и четыре уха, и, доберись к ним геронтологи, они бы побили рекорд долголетия. Природа не терпит одной краски, мир от земли до неба, как слоёный пирог: внизу в городах время бежит, как испуганная лошадь, а у Бога оно стоит. Старухи ютились под самой его крышей, и в их саклях время текло медленнее, чем кровь у флегматика. Они ели козий сыр, похожий на обгрызенную луну, носили ветхие платья, в которых дыр было больше, чем материи, и пили вино из эдельвейсов. Они были неграмотны, считали, загибая пальцы, и образование им было нужно, как скребущимся на чердаке голубям.
Как-то младшая из сестёр качалась в гамаке, когда старшая работала в огороде. Та рассердилась и отпустила колкость. Слово не воробей, оно кружило вороном над жилищем старух, разбрасывая молчание, которое, как мальчишка в угол, вписывалось в безмолвие гор. Оглохшее от тишины время, едва ползшее по перевалам, измерялось теперь длинной овечьей шерсти и величиной горбов. Наконец, средняя из сестёр не выдержала. «Пора мириться, — сказала она, — тридцать лет прошло…»
До ближайшей церкви им было топать полжизни, но старухи свято соблюдали правило «в пятницу не смеяться, чтобы в воскресенье не плакать», опасались дурного глаза и сторонились чужаков. А своими у них были ласточки, чахлые деревца и глазастое солнце. Они также остерегались певцов, полагая, что тот, кто может пронзить сердце песней, может достать его и кинжалом. Поэтому, когда они услышали смерть, которая карабкалась по скалам, напевая под звяканье косы, то сильно испугались.
— Мы привыкли жить… — взмолилась старшая из сестёр. — Куда спешить — впереди вечность, дай нам приготовиться…
— И дорога, видать, далека, — поддакнула средняя. — А мы давно никуда не выбирались…
Младшая уставилась единственным глазом, в котором навернулась слеза, сразу сделавшая мир таким же маленьким, как темнота, которую носят в кармане.
— И в самом деле, надо собраться, — согласилась смерть. — Да и срок ещё не вышел…