— Как же, ещё удивлялись, как он троих детей сделал. А он отмахивался: «Кажется, и не я был…»
— Он самый! Когда институт прикрыли, мы с ним в сторожа подались. Ему детей кормить, да и мне жить надо.
— Надо ли?
— Да бросьте вы, жизнь — кривая, петляет, петляет, глядишь, ещё выведет…
Справа зашептали.
— Между нами, я тут одну фирму зацепил — хорошие бабки можно наварить.
— Витька, значит, по боку?
— Ну. Скоро дело закрутится. Пойдёшь ко мне?
Стукнулись рюмки.
— А можешь и сам вложиться. Процент с прибыли, как себе — гарантирую…
Я отвернулся.
— Вам сказки про волшебную палочку нравились?
— Вы это к чему?
— Они всех детей завораживают: прикоснулся и — бац! — превратилась бумага в доброго коня или гору леденцов. А недавно я вдруг понял — это про деньги! То же колдовство, магия…
— Да ну вас…
— Нет-нет, посудите сами, первобытный человек прежде чем рыбу съесть, ловил её, разводил огонь, жарил… А тут — бумажку вынул — и рыба на столе! Для нашего подсознания это не перестаёт быть чудом, ведь оно мильон лет назад сложилось. Оттого все на деньгах и помешаны…
— Но мы же не дикари и не дети.
— Да кто вам сказал?
Я уткнулся в тарелку.
Зазвонил телефон.
— Что ещё? Ладно, куплю. С грибами? А может, с колбасой? Хорошо, тебе — с джемом…
Он отключился.
— Блин, всё неймётся! Диплом хотела — купил, думал, поумнеет…
— Бабы все одинаковые. Моя вчера с югов — кости грела, а сегодня хочу на дачу спихнуть… Ну, вздрогнем, что ли?
Зазвонил телефон.
— Слушаю, Виктор Иванович! Как раз эту тему прорабатываем. Да, про наличные сказал. Конечно, сразу доложу…
Он отсоединился.
— Витёк?
— Он самый. Выпить не даст…
Я дул на кофе.
— А вы по-прежнему преподаёте?
— Спросите лучше, кому. У студентов слова-паразиты, как костыли, — сбиться боятся…
— А есть с чего?
— Вот именно! Но самих не сдвинуть, житейскую мудрость усвоили крепко и — хватит.
— Может, и правда, хватит?
Я встал. Потом снова сел.
— Слыхал, «Павлин» в дурку загремел.
— Да ты что! И конкретно попал?
— Врачи говорят — депрессия.
— Надорвался, значит. Говорили ему, жадность фраера губит, жирным куском подавиться можно.
— Всем несладко.
Молчание.
— Как же теперь его контора? Надо думать, Витёк приберёт?
— Этот проглотит — и глазом не моргнет.
Молчание.
— Надо бы «Павлина» навестить.
— Думаешь, чего обломится?
Смех.
— Ну так, на всякий случай… Выпьем за него?
— Поехали!
Я закурил.
— А всё же, наши времена были счастливее.
— Ну всё, затыкаю уши!
— Нет, правда, измельчал народ. Раньше ехали сутки в одном купе, а потом всю жизнь дружили. А сейчас попробуйте спичек у соседа занять.
— Хомо хомини люпус эст.
Поднялись одновременно. Те, что помоложе, сели в машину, те, что постарше, подняли воротники и скрылись за поворотом.
«Тарас Беззубяк был деревенским. “В городе деньги, как снег — с неба валятся”, - услышал он раз от заезжего бродяги, которого угостил махрой. Тот сладко затягивался, пуская дым через драные ноздри, протыкал кольца всклоченной бородой. “Довольно на дядю горбатиться, — философствовал он. — Своими руками только петлю сплетёшь — пора чужими жар загребать!” Почесал Тарас затылок, продал избёнку, коровёнку и, повесив на сук лапти, отправился шапкой монеты ловить.
“Ты — Иванов?” — обратились к нему на столичном вокзале. Он мотнул головой. “Нет, ты — Иванов! — рассмеялись в лицо. — Но хоть и Иванов, а — седьмой!” И, заговорив зубы, вытащили кошелёк. А за ближайшим поворотом Тараса уже раздели донага — когда он мочился в уголке, унесли штаны, так что по улицам он шёл в чём мать родила, с единственной монетой за щекой. Но деревня задним умом сильна. “Где убыток — там и прибыток, — рассудил Тарас. — Бог взял — Бог и даст”. Редкие капли летели с неба, как из протекающего умывальника, а счастье неслось мимо в дорогих авто. И вдруг слышит Тарас голос: “Поправьте ваше финансовое положение!” Мигавшие огни приглашали в казино. “Мне сюда?” — спросил он маячившего у входа усатого швейцара. Чмокая губами, тот грыз селёдку. “Сюда, сюда…” — ухмыльнулся он, вытирая жир о ливрею.
Поскрёб Тарас макушку и, достав из-за щеки последнюю монету, шагнул в темноту.
Когда он подмышками уносил пачки денег, на него смотрели с мистическим ужасом.