И на фоне талантливого ёрничества – вдруг снова пафос, причем прямой и праведный, будто пожилой лицедей, переводя дух в гримерной, нехотя вправляет мозги нахальному молокососу:
И не рассказывай мне басниПро то, что не было прекраснейСтраны, чем твой СССР.Я сед, а ты, приятель, – сер.
А эти выстраданные строки, в свой черед, сменяются гэгами, безотказными, как вид надутого жлоба, севшего мимо стула, когда разбирает – нет, даже не интеллигентный смех, а какой-то неприличный утробный.
Спасибо Игорю Иртеньеву за весь этот балаган!
Страна моя идет ко днуСо мною заодно,А мне обидно за странуИ боязно за дно.
«Пришли такие времена…»
Пришли такие времена,Что мне подсказывает разум:«Товарищ, верь, придет ханаИ всех накроет медным тазом».
Конец истории грядет,Пускай слегка ошиблись майя,Того гляди она придет,На обе левые хромая.
Она придет, уж ты поверь,В наш мир, безумием объятый,И постучит сурово в дверь,Как у того глухого в Пятой.
И ты взметнешься с ложа вдруг,Пугая домочадцев сонных,И выскочишь на страшный стукВ одних сиреневых кальсонах.
И двери настежь распахнешь,Но не увидишь никого тамИ до рассвета не уснешь,Холодным обливаясь потом.
Пусть жизнь твоя пустым-пуста,Пусть бога нет, а люди – звериНо, услыхав «та-та-та-та»,Молю, не приближайся к двери!
«Ты слышишь, скребется заря у ворот…»
Ты слышишь, скребется заря у ворот,Хорош уже мять простыню.Вставай, поднимайся, безвольный урод,Навстречу грядущему дню.
Фабричный гудок протрубил за окном,Говяд пробудились стада,Вставай же – пусть даже в исподнем одном.На подвиг борьбы и труда.
Довольно давить безмятежно клопаВ объятиях сладкого сна,Ты ж нации совесть сегодня, n’est-ce pas?[1]С тобой лишь воспрянет она.
На то тебе лиру Господь и вручал,Чтоб ты ей рассеивал мрак.Уж трижды петух за окном прокричалИ свистнул четырежды рак.
Собрав по сусекам былой креатив,Вставай, разрази тебя гром,Вселенского зла выходи супротивВ обнимку с вселенским добром.
Пока твой густой, переливчатый храпРазносится мирно окрест,Борзеет тиран, сатанеет сатрап,Невинность влекут под арест.
Но ржет у крыльца в неизменном пальтоТвой конь, благородный Пегас,Ведь если не вы, то считай и никто,Одна лишь надежда – на вас.
«Все уже правовая база…»
Все уже правовая база,Все шире беспредела тьма –И это не пустая фраза,Но вывод здравого ума.
Пока не все еще прикрыли,Не все прихлопнули пока,Хватай, товарищ, в руки крыльяИ дуй отсюда в облака.
Последняя заря, алея,Последний предвещает день.Так что оденься потеплее –Пальто и валенки надень.
Там, в облаках, с питаньем скудно,Комфорта не было и нет,Зато торжественно и чудно,Как нам указывал поэт.
Пусть знают злобные уроды,Забывшие про стыд и честь,Остатки жалкие свободыУ нас еще в запасе есть.
И до конца он не истает,Тот стратегический запас,Пока бессмысленно летаетПоследний из немногих нас.
«Я верю – поздно или рано…»
Я верю – поздно или раноНаступит он, желанный час,Когда, повергнув власть тирана,Воспрянет креативный класс.
Когда у гробового входаС табличкой «enter» на стенеНас примет радостно свободаИ удивится: «вы ко мне?».
Плач по Лизавете
Жизнь и так-то не пастила,Даже близко,Так еще коза померла,Звали Лизка.
Отошла, аккурат, в обед,В полвторого,Пусть была ты, Элизабет,Не корова,
Не звучала, как человек,Столь же гордо,Не забыть мне твою вовекКозью морду.
Хоть всего-то ты и коза,Нету спора,Но такие встречу глаза,Я не скоро.
Молока с тебя, как с козла,Меньше даже,Но не просто пятном былаТы в пейзаже.
Пусть твердят, что я зоофил,Враки это,Как сестру я тебя любил,Лизавета.
Будь бы даже я древний грек,Типа эллин, –Скотоложства тяжкий грехНепомерен.