— Ты говорил, что не собираешься заходить так далеко.
— Я передумал. Это было бы отличное местечко, где можно было бы уединяться и думать.
— Местечко отличное, но не для такого непоседы, как ты.
— Ты само великодушие. На следующей неделе я заявлюсь на несколько дней.
— Я не могу ждать, — сказал Уэйнграсс, повышая голос и посматривая на сиделку. — Как только приедешь, освободи меня от этих тяжело дышащих сексуально озабоченных женщин!
Когда Милош Варак шел по безлюдному коридору здания Палаты Представителей, было чуть больше двадцати двух. Его впустили по предварительной договоренности, так как он был поздним гостем одного конгрессмена — Эрвина Партриджа из Алабамы. Варак подошел к массивной деревянной двери с медной пластинкой и постучал. Дверь почти мгновенно открыл стройный мужчина лет двадцати, глаза которого озабоченно смотрели из-под больших очков в роговой оправе. Нет, этот юнец явно не был председателем «Команды Партриджа», как назывался комитет по расследованию, преисполненный решимости выяснить, почему снабжение армии становилось все хуже, а затраты все больше. Что особенно беспокоило «Птиц» — еще одно прозвище — так это пятисотпроцентный перерасход и почти полное отсутствие конкуренции при заключении оборонных контрактов. То, что они лишь начали раскрывать, конечно же, было настоящей рекой коррупции, где было так много притоков, что не хватало парней, чтобы следовать по ним в имеющихся под рукой байдарках.
— Мне назначена встреча с конгрессменом Партриджем, — сказал Варак. Его чешский акцент, вероятно, был неверно истолкован стройным молодым человеком у двери, который, скорее всего, был помощником конгрессмена.
— Вы… вы… — смущенно промямлил он. — Я хочу сказать, когда вы проходили мимо охранников внизу…
— Если вы спрашиваете, проверен ли я на предмет наличия огнестрельного оружия, то да. Конечно же, меня проверили, и вы должны бы об этом знать. Вам звонили из службы безопасности. Пожалуйста, проводите меня к конгрессмену. Он меня ждет.
— Да, сэр. Он в кабинете. Сюда, сэр. — Нервный помощник проводил Милоша ко второй большой двери и постучал. — Конгрессмен…
— Пусть он войдет! — пророкотал низкий голос из комнаты. — А ты останься там и отвечай на все звонки. Мне плевать, даже если это будет спикер или президент. Меня нет ни для кого!
— Входите, — открывая дверь, сказал помощник.
Варака подмывало сказать обеспокоенному юноше, что он из КГБ, но затем он решил пощадить его нервную систему и молча вошел в большую комнату. Здесь было очень много фотографий — на письменном столе, стенах и столах; все они в той или иной мере свидетельствовали об авторитетности, патриотизме и огромных возможностях Партриджа. Сам конгрессмен стоял у занавешенного окна. Он был не такой уж представительный, как на фотографиях: небольшого роста, толстоват, с надменным неприветливым лицом и редкими крашеными волосами.
— Не знаю, что вы продаете, мистер Блондин, — сказал конгрессмен, напоминавший сейчас нахохлившегося перед дракой голубя, — но если это то, что я думаю, я спущу вас вниз так быстро, что вы пожалеете, что у вас нет парашюта.
— Я не продаю, а отдаю. И практически даром, хотя это нечто довольно ценное.
— Чушь собачья! Вы наверняка хотите получить прикрытие, заручиться моей поддержкой, но ни черта вы от меня не получите!
— Мои клиенты к этому не стремятся, и я, естественно, тоже.
— Чушь! Во время телефонного разговора вы упоминали о наркотиках, и я должен был к этому прислушаться. Поэтому я навел справки и выяснил то, что хотел. Так вот, мы чисты, чисты, как алабамский ручей! А сейчас мне хотелось бы выяснить, кто вас прислал, какой подлец и из какого воровского притона пытается запугать меня таким дерьмом?
— Не уверен, что вы захотите, чтобы это «дерьмо» стало достоянием общественности. Информация для вас губительная.
— Информация? Пустые слова! Инсинуации! Слухи, сплетни!
— Никаких слухов и никаких сплетен. Лишь фотографии. — Милош Варак, человек из Инвер Брасса, сунул руку в нагрудный карман своего пиджака и бросил на письменный стол белый конверт.
— Что? — Партридж подскочил к конверту; усевшись, он надорвал его и, доставая одну за другой фотографии, начал рассматривать их под настольной лампой с зеленым абажуром. Глаза его расширились, лицо побледнело, а затем побагровело от ярости. То, что он увидел, ошеломило его. На фотографиях были молодые люди: парочками, по трое, по четверо, полуобнаженные или полностью голые, они курили травку. На столах был рассыпан белый порошок. Попадались и нечеткие фотографии, на которых были сняты шприцы, таблетки и бутылки с пивом и виски, и очень качественные снимки нескольких парочек, занимавшихся любовью.