— Леди и джентльмены, — раздался приглушенный голос диктора, — даже на таких слушаниях, как эти, правительство не пренебрегает мерами предосторожности… Что? Ах, да, конгрессмен Оуэн закончил свое выступление.
Однако во вторник в конце месяца произошло нечто из ряда вон выходящее. В то утро велась первая на этой неделе телетрансляция слушания дела, вызвавшая повышенный интерес, так как основной свидетель был представителем ведомства Пентагона, которое занималось поставками. Это был довольно молодой, но совершенно лысый полковник, сделавший себе карьеру в области материально-технического обеспечения. Этот очень идейный солдат с непоколебимыми убеждениями был весьма способным и острым на язык. Не случайно он всегда выступал на первый план, когда приходилось иметь дело с распустившим слюни и таким жадным гражданским населением. Неудивительно, что очень много людей не могли дождаться, когда же наконец столкнутся полковник Роберт Бэрриш и такой же сообразительный, проворный и, конечно же, остроумный председатель комитета Партридж.
То, что конгрессмен Эрвин Партридж из Алабамы в это утро отсутствовал, было совершенно анормальным. Не помогли обнаружить местонахождение председателя ни телефонные звонки, ни группы помощников, рыскавших по всей столице. Он просто исчез.
Но комитеты Конгресса не замыкаются на одних председателях, особенно когда это связано с телевидением, поэтому повседневная работа комитета продолжилась и ввиду отсутствия председателя ее возглавил конгрессмен из Северной Дакоты — мягкий, воздержанный министр-евангелист, который в рот не брал спиртного и мечтал перековать мечи на орала. Естественно, он был легкой добычей для такого льва, как полковник Роберт Бэрриш.
— …и в заключение своего выступления перед этой гражданской инквизицией я категорически утверждаю, что являюсь сторонником сильного, свободного общества, созданного в смертельной борьбе с силами зла, которые разорвут нас на куски при первом же проявлении слабости с нашей стороны. Неужели же наши руки должны быть связаны из-за каких-то незначительных процедурных неувязок и манипуляций общественным мнением? Неужели мы будем играть на руку нашим врагам?
— Позвольте вас заверить, — пролепетал недальновидный временный председатель, — что никто из присутствующих не сомневается в вашей приверженности делу нашей государственной обороны.
— Надеюсь, сэр. А я, в свою очередь, хочу заверить…
— Остановитесь, солдат! — вдруг раздался громкий голос Эвана Кендрика.
— Прошу прощения?
— Я сказал, остановитесь на минуту, пожалуйста.
— У меня чин полковника американской армии, и хотелось бы, чтобы ко мне так и обращались, — раздраженно ответил офицер.
Эван сурово посмотрел на свидетеля, моментально забыв о микрофоне.
— Я буду обращаться к вам, как считаю нужным, вы, самонадеянный ублюдок, — камеры начали отъезжать в сторону, чтобы заглушить слова Кендрика звуковыми сигналами, но сделано это было слишком поздно, и все пошло в эфир, — пока вы лично не внесете поправки в конституцию, — продолжал Кендрик, изучая лежавшие перед ним бумаги и злорадно ухмыляясь. — Мое дело — расследование.
— Меня возмущает ваше отношение…
— А многие налогоплательщики возмущены вашим, — бесцеремонно перебил его Эван. Он только что просмотрел послужной список Бэрриша и почему-то вдруг вспомнил слова Свана, которые тот сказал больше года назад. — Скажите мне, полковник, вы когда-нибудь стреляли из боевого оружия?
— Я солдат!
— Мы с вами это уже установили, не так ли? Я знаю, что вы солдат, а мы — назойливые штатские, которые платят вам зарплату, пока вы не сдали напрокат свой мундир. — По залу Конгресса пронесся тихий смешок. — Вопрос, который я вам задал, был такой: вы когда-нибудь стреляли из оружия?