Эван Кендрик сидел на заднем сиденьи машины без номеров и смотрел на буйную зелень, растущую по берегам Потомака. Вскоре водитель повернул влево и въехал в зеленую аллею. До стоящего на отшибе дома конгрессмена оставалось не более пяти минут езды. И казался тот дом таким одиноким. Теперь Кендрик ощутил это всеми фибрами души. И дела не меняло то, что там постоянно проживала пара старых друзей или какая-нибудь женщина, делившая с ним постель.
Четыре года — и ничего стабильного. Для него мир не был чем-то постоянным, он всегда ощущал потребность движения от одной работы к другой, поиска чего-то нового. Он нашел наилучшего учителя для детей партнеров. Детей Кендрик любил. Правда, своих у него не было, потому что никогда не оставалось времени ни на женитьбу, ни на обзаведение потомством. Идеи были его женами, проекты — детьми. Возможно, из-за этого он постоянно был лидером, быт не довлел над ним. Женщины, которых он любил, в чем-то казались похожими на него самого. Они недолго дарили ему радость и даже комфорт, все это оказывалось преходящим; и главным словом, определяющим весь его быт, было «временно». Были времена, когда судьба даровала ему и волнение, и смех, часы страха и мгновенья упоения, когда результаты проекта превосходили ожидания. Они строили пусть крошечную, но империю, и она все росла. Было время, когда Уэйнграсс полушутя утверждал, что дети сотрудников группы Кендрика будут посещать лучшие школы Швейцарии — подумаешь, всего несколько часов лета.
— Это будет сердцевина офиса международного значения, — с жаром восклицал Уэйнграсс. — Мы будем иметь самое лучшее образование и знание нескольких языков. Мы создадим величайшую коллекцию не только государственных мужей, но и женщин, способных управлять государством — типа Дизраэли и Голды.
— Дядя Менни, можно, мы пойдем удить рыбу? — умолял его будущий Дизраэли, широко раскрыв глаза.
— Конечно, Давид. О, Давид! Такое замечательное имя! Река — всего в нескольких километрах отсюда. Пустяки! Мы все пойдем ловить, я согласен не меньше, чем на кита. Обещаю вам кита!
— Менни, — порой обращались к нему матери, — вы не могли бы посмотреть их домашнюю работу?
— Эта работа — всего лишь домашнее задание. Всякий там синтаксис! А тут, в нескольких километрах отсюда, полная река китов!
Все тогда казалось Кендрику постоянным и неизменным. И вдруг все сломалось, зеркало разлетелось на тысячи осколков, сверкающих под солнечными лучами. И в каждом запятнанном кровью осколке все еще отражалась прежняя наполненная любовью реальность, ожидание чудесного. Теперь все зеркала затянула мгла ночи, они более не отражали ничего. Смерть!
— Не делай этого! — вскрикнул Эммануэль. — Я чувствую такую же боль, как и ты. Но разве ты не видишь, чего они хотят добиться от тебя? Не давай им спуску! Борись с ними, сражайся! И я буду сражаться с тобой рука об руку! Покажи им!
— Для кого теперь все это? Против кого сражаться?
— Ты знаешь не хуже меня. Мы будем первыми, за нами пойдут другие. Проект провалился, для них это только «инцидент». Ты простишь это?
— Мне теперь на все наплевать!
— Итак, ты позволишь ему победить?
— Кому?
— Махди!
— О существовании Махди предположили только на основании пьяного трепа.
— Он сделал это! Он убил их! Я точно знаю!
— Это не для меня, старик. Я не собираюсь гоняться за тенью. Это даже не смешно. Забудь об этом, Менни. Я сделаю тебя богатым.
— Не хочу. Это — плата за трусость.
— Так ты отказываешься от денег?
— Почему же? Я возьму их. Но должен сказать, ты меня очень разочаровал.
А потом прошло четыре года, заполненных беспокойством, суетой и скукой; изредка он словно пробуждался ото сна, удивляясь, когда теплый ветер любви или холодные порывы ненависти проникали в его выгоревшую душу. Но он не уставал твердить себе, что грядет время правых и вспыхнет огонь. И час пробьет, и ничто не сможет остановить его ненависть.
«Махди!
Ты виновен в смерти моих ближайших друзей. Вина твоя столь велика, что можно считать тебя непосредственным убийцей. Мне пришлось распознавать столько тел — растерзанных, скрюченных, истекающих кровью; это тела тех людей, которые значили для меня так много. Глубоко и холодно затаилась ненависть, и она не уйдет и будет жить во мне, пока живу я сам. Я должен вернуться и завершить начатое. Я иду за тобой, Махди! Я найду тебя, кто бы ты ни был и где бы ты ни скрывался! И никто не узнает о моей причастности к этому».
— Сэр, мы уже прибыли.