— Тем не менее, ты сделал выводы — правильные или нет, не знаю, — что эта молчаливая машина ожидает от тебя выполнения всех распоряжений, и ты исчез, разрушив всю комбинацию.
— Я был взбешен. Это было против всех принципов открытой политической борьбы, за которые я всегда выступал…
— Стремясь к полной независимости, — добавил биржевой маклер. — А что последовало за этим? Вакуум власти, политический хаос, партия находилась в смятении. Продвинулись и взяли власть оппортунисты, на территории от нижнего до верхнего течения Гудзона установились драконовские законы и правила коррумпированная администрация.
— Ты за все это винишь меня, Джекоб?
— Все взаимосвязано, Сэмюэль. Цезарь трижды отказывался от короны, и что из этого получилось?
— Ты хочешь сказать, что Кендрик может отказаться принять предлагаемый ему пост?
— Ты же сделал это. Ты в ярости удалился.
— Потому что неизвестные мне люди вкладывали огромные суммы денег, чтобы продвинуть меня на пост. Почему? Если они действительно были заинтересованы в лучшем правительстве, а не имели каких-то личных интересов, почему они открыто не предложили свои услуги?
— Почему этого не делаем мы сами, Сэмюэль?
Уинтерс жестко посмотрел на Менделя, глаза его были печальны.
— Потому что мы выступаем в роли бога, Джекоб. Мы должны, потому что мы знаем то, чего не знают другие. Мы знаем, что произойдет, если мы не будем продолжать наше дело. Люди великой республики неожиданно получат не президента, а короля, императора всех штатов. Они не понимают, кто находится за спиной короля. Этих шакалов на заднем плане можно разогнать к чертовой матери, только заменив его. Другого пути нет.
— Я понимаю. И поэтому я так осторожен.
— Да, мы должны быть чрезвычайно осторожны и сделать все возможное, чтобы некий Эван Кендрик никогда о нас не узнал. Задача предельно ясна.
— Отнюдь не все так просто, — возразил Мендель. — Он не глуп. Он станет недоумевать, почему на него направлено все внимание. Варак должен быть искусным сценаристом — каждый шаг должен последовательно, логично и неизбежно вести за собой следующий.
— Я тоже недоумевал, — тихо сознался Уинтерс, еще раз взглянув на портрет своей покойной жены. — Дженни мне говорила: «Это слишком просто, Сэм. Любой другой из кожи вон лезет, чтобы о нем написали несколько строк в газете, тебе же посвящают целые передовицы и хвалят за то, что ты, а мы в этом вовсе не уверены, делал». Именно поэтому я начал задавать вопросы и именно так я выяснил, что случилось. Не кто был причиной, а как это произошло.
— И тогда ты удалился.
— Конечно.
— Почему, я действительно хочу знать, почему?
— Ты только что ответил, Джекоб. Я был в ярости.
— Несмотря на все, что ты мог бы сделать.
— Ну, очевидно.
— Справедливо ли будет сказать, Сэмюэль, что тебя не охватила лихорадка завоевать этот кабинет?
— Нет, категорически нет. Достойно это восхищения или нет, но мне никогда и ничего не было нужно завоевывать. Как сказал как-то Аурелий: «К счастью или несчастью, но мне не нужно было полагаться на мою теперешнюю работу, чтобы прокормить себя». Мне кажется, этим все сказано.
— Но лихорадка, Сэмюэль. Лихорадка, которой ты никогда не ощущал, голод, которого ты не испытывал, должны захватить Кендрика. В конце концов, он должен захотеть победить.
— Огонь в желудке, — хмыкнул историк. — Мы все должны были первым делом подумать об этом. Но почему все мы решили, что он непременно ухватится за такую возможность? Боже, мы были глупцами.
— Не «все мы», — запротестовал биржевой маклер, поднимая вверх ладони. — Я не думал об этом до тех пор, пока час назад не вошел в эту комнату. Неожиданно вернулись воспоминания, воспоминания о тебе и твоем… неистовом стремлении к независимости. Из исключительно ценного актива ты превратился в морально рассвирепевший пассив, который ушел со сцены и освободил место для всех грязных политических махинаторов в городе и за его пределами.
— Ты бьешь в цель, Джекоб… Мне нужно было остаться, я понимаю это уже многие годы. Моя жена в приступе гнева как-то назвала меня «добрым дядюшкой». Она, мне кажется, как и ты, была уверена, что я многое мог бы предотвратить.
— Да, мог, Сэмюэль. Гарри Трумэн был прав в том, что руководители формируют историю. Не было бы Соединенных Штатов без Томаса Джефферсона, и не было бы Третьего рейха без Адольфа Гитлера. Но ни один мужчина, ни одна женщина не станет лидером, если они не стремятся к этому. Они должны чувствовать жгучую потребность прийти к власти.