— Я заметил, что Хомейни и Махди, если судить по их поступкам, имеют много общего.
— Не знаю. Весьма сомневаюсь, что Махди существует. Но если вы правы и он все же существует, то искать его надо не среди фанатиков, а на противоположном полюсе — среди прагматиков, далеких от религии. Я всё же не очень верю в это, Эван, хоть вы и говорили очень убедительно. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, всем нам. Но все это еще так неопределенно, так далеко. Я дам вам номер телефона учреждения, которого в действительности не существует. Только два человека знают этот номер. По нему вы сможете связаться со мной. Видите ли, Кендрик, я не должен афишировать свое знакомство с вами.
— Вижу, что непопулярность моя растет. Вашингтон тоже знать меня не желает.
— Ясно почему. Никто не хочет, чтобы именно его руки запятнала кровь американских заложников.
— Мне нужны документы и, возможно, список судов и самолетов, находящихся в районе, который я укажу точно.
— Но никаких записей или бумажек, за исключением документов! Имена и адреса вам сообщат; документы передаст наш человек.
— Благодарю. Между прочим, Госдепартамент говорил мне почти то же самое и на записи наложил запрет.
— По тем же причинам, полагаю.
— И еще одно, Ахмет: мне бы хотелось, чтобы мы вели себя так, будто совершенно незнакомы.
— Действительно?
— Да, по тем же соображениям, по которым я вынужден был не поддерживать отношений со Штатами. Я прохожу по их документации как персона нежелательная, так пусть я буду таким же и для вас.
Молодой султан нахмурился.
— Я принимаю ваше предложение. На кон поставлена ваша жизнь. Вы можете выиграть, но можете и проиграть. Мне доложили, что вы занялись политикой, стали конгрессменом.
— Я бросил политику, Ахмет, и вернулся сюда. Хотелось возвратиться в места, с которыми так много связано, где так хорошо работалось когда-то. Открыто сейчас к вам не попадешь; кому охота делать из себя живую мишень? Или превращать в мишень того, кто находится рядом.
— Я принимаю ваши объяснения и благодарю. Отец не раз говорил, что вы и ваши люди были одними из лучших. Помню, он обронил как-то: «Сколько бы мы ни заплатили этим медлительным верблюдам, цена никогда не будет чрезмерной». Разумеется, он сказал это как комплимент.
— Едва успев что-то сделать, мы принимались за новый проект. Может быть, медлительность наша была не столь уж значительной. Нам хотелось работать на разумных основаниях, а цены не были сногсшибательными. Теперь, Ахмет, ближе к делу. Нам на все осталось лишь четыре дня. Затем казни возобновятся. Я хотел узнать: если мне понадобится помощь, могу ли я рассчитывать на вас? Теперь все стало на свои места. С этого момента нельзя терять ни минуты. Я принял ваши условия, а вы мои. По какому каналу можно связаться с вами?
— Записывать не надо.
— Понял.
Султан назвал номер. Вместо обычных для Маската первых трех цифр «745» тут были «555», затем следовало три нуля и пятерка.
— Запомнили?
— Тут и запоминать нечего, — ответил Кендрик. — Линия идет через дворцовый селектор?
— Нет. Прямо к двум телефонам, которые заперты в стальных ящиках. Один из них находится в моем офисе, другой — в спальне. Они не звонят, когда поступает сигнал, только начинает мигать маленькая красная лампочка. В офисе она вмонтирована в правую заднюю ножку стола, а в спальне — в прикроватный столик. После десятого сигнала телефон готов к ответу.
— Десятого?
— Это дает возможность своевременно избавиться от присутствующих и говорить свободно. Когда я покидаю дворец, а «бипер» предупреждает о звонке, я уединяюсь и слушаю послание, которое передается таким образом, чтобы никто не мог ни перехватить, ни расшифровать его.
— Вы упоминали о том, что тайну знают только два человека. Могу я узнать, кто это, или такое любопытство будет чрезмерным?
— Почему же? — Черные глаза султана были прикованы к лицу американца. — Один из них — мой министр безопасности, а второй — моя жена.
— Спасибо за доверие.
Продолжая всматриваться в лицо Кендрика, султан продолжил:
— С вами случилась ужасная трагедия в этой части мира, Эван. Так много смертей, гибель самых близких друзей — и за всем этим кроется гнусная алчность. Я должен спросить у вас… Может, это безумие в Маскате всколыхнуло самые болезненные воспоминания и все ваши теории о Махди не более чем самообман?