— О нет, пусть никто из вас не надеется отделаться так легко. Не будет никакой запоздалой расправы с администрацией в ночь на субботу, никакого бегства с корабля в горы. Вы все останетесь на своих местах, и, будьте уверены, мы вернемся на правительственный курс… Поймите, меня не слишком заботит, что подумают люди обо мне или о том доме, который я временно занимаю. Но меня глубоко волнует настоящее и будущее страны. Настолько глубоко, что этот предварительный доклад — предварительный, поскольку в общем плане он еще не закончен, — пока остается в исключительном распоряжении президента, и доступ к нему будет запрещен до тех пор, пока я не решу, что пришло время его опубликовать… а такое время обязательно настанет. Опубликовать его сейчас означало бы пошатнуть сильнейшую президентскую власть, которой нация обладала в течение последних сорока лет, и нанести тем самым непоправимый вред стране, но я повторяю, он будет опубликован… Разрешите мне кое-что вам объяснить. Когда мужчина — а я верю, что когда-то это будет и женщина, — вступает на этот пост, он обязательно думает о том, какое место займет в истории. Так вот, на ближайшие пять лет своей жизни я отказываюсь от всяких мыслей о бессмертии, ибо в течение этого срока будет опубликован завершенный доклад со всеми его ужасами… Но не раньше, чем будет исправлен любой вред, причиненный из-за моего недосмотра, и не будет воздано за каждое преступление. Если для этого понадобится работать день и ночь, то именно это вам и предстоит — всем, кроме моего льстивого притворщика, вице-президента, который постепенно незаметно исчезнет, а там, если ему будет угодно, может преспокойно пустить себе пулю в лоб… И в заключение, джентльмены, хочу вас предупредить. Если у кого-то из вас появится искушение спрыгнуть с этого прогнившего корабля, к созданию которого мы все так или иначе причастны, то будьте добры помнить, что я являюсь президентом Соединенных Штатов с неограниченными полномочиями. В самом широком смысле в их сферу входят также жизнь и смерть каждого из вас. Это только констатация факта, ничего более, но если кто-то воспримет такое заявление как угрозу, что же, это его личное дело. А теперь ступайте и хорошенько поразмыслите над тем, что я вам сказал. Пэйтон, вы остаетесь.
— Да, господин президент.
— Как вы думаете, Митч, они все поняли? — спросил Дженнингс, наливая себе и Пэйтону из бутылки, которую он достал из бара, спрятанного в левой стене Овального кабинета.
— Надо полагать, — ответил Пэйтон. — Если я немедленно не выпью этого виски, меня снова начнет трясти.
Президент оскалил зубы в своей знаменитой ухмылке и поднес Пэйтону бокал с виски к окну, у которого тот сидел.
— Неплохо для парня, который, по общему мнению, туп, как телеграфный столб, а?
— Это было необычное представление, сэр.
— Вот почему этот кабинет следует значительно уменьшить.
— Я не имел этого в виду, господин президент.
— Конечно, имели, и вы совершенно правы. Именно поэтому король, голый или в полном облачении, нуждается в сильном премьер-министре, который, в свою очередь, создает свою собственную королевскую семью — в данном случае из двух партий.
— Прошу прощения?
— Кендрик. Я хочу, чтобы он баллотировался.
— Боюсь, что вам трудно будет его убедить. По словам моей племянницы — я называю ее своей племянницей, хоть она мне вовсе не родня…
— Я все это знаю и знаю все о ней, — перебил Дженнингс. — Так что же она говорит?
— Что Эван прекрасно понимает, что произошло и что происходит, но пока еще ничего не решил. Его ближайший друг, Эммануэль Уэйнграсс, тяжело и, по-видимому, безнадежно болен.
— Это тоже мне известно. Вы упомянули об этом в своем докладе, не называя его по имени.
— Ох, простите, в последнее время мне никак не удается выспаться, и я постоянно что-то забываю… Во всяком случае, Кендрик настаивает на возвращении в Оман, и я не могу его отговорить. Он одержим идеей обезвредить торговца оружием Абделя Хаменди. Он совершенно справедливо полагает, что, продавая по меньшей мере восемнадцать процентов всех боеприпасов, которые в ходу на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, Хаменди тем самым губит его любимые арабские страны. В своем роде это современный Лоуренс, пытающийся спасти своих друзей от презрения международной общественности и окончательного забвения.
— Так что же конкретно намерен он совершить?
— Из того, что он мне рассказал, следует, что в основном это будет разоблачительная операция. Я думаю, что ему самому еще не все ясно, но цель уже поставлена. Она заключается в том, чтобы выставить Хаменди в его истинном свете, как человека, сеющего разрушение и смерть и наживающего на этом миллионы.