— Я растрогана до слез, — сказала Калехла, с улыбкой глядя на расстилающийся перед ней пейзаж.
— Ты, каирская тигрица! — вскричал султан, отпуская Кендрика и заключая в объятия Рашад. — Ты знаешь, у нас была одна знакомая девушка. Наполовину американка, наполовину оманка. Догадываешься, о ком речь?
— Я знаю. Увы, мне не разрешали с вами общаться.
— Мы это понимали.
— Но я очень тронута. Ее звали Калехла.
— Если бы не было Калехлы Первой, не было бы и Калехлы Второй… Ну, ладно, пойдемте. — Они направились к лимузину Ахмета, и султан обернулся к Эвану. — Для парня, которому пришлось столько перенести, ты выглядишь совсем неплохо.
— Я старался побыстрей поправиться и делал это для старика. Ахмет, я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос. Кто рассказал тебе всю историю, весь этот «ворох мерзостей»?
— Человек по имени Пэйтон, Митчел Пэйтон из ЦРУ. Вначале мне позвонил ваш президент Дженнингс. Он меня предупредил о предстоящем звонке Пэйтона и попросил обязательно с ним переговорить, не откладывая, так как дело срочное и очень серьезное. Этот Дженнингс — обаятельный человек, но мне кажется, он знает далеко не все из того, о чем мне рассказал Пэйтон.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю, у меня просто такое ощущение. — Молодой султан остановился возле машины и взглянул на Эвана. — Если ты справишься с этой задачей, друг мой, ты сделаешь для Ближнего Востока больше, чем все дипломаты Объединенных Наций, вместе взятые.
— Мы постараемся с ней справиться. Но только с вашей помощью.
— Вы ее получите.
Бен-Ами и агент Голубой прогуливались по узкой улочке, прилегающей к базару в поисках открытого летнего кафе, где подают вечерний кофе. Оба были одеты в строгие, но элегантные темные костюмы в полном соответствии со своими бахрейнскими визами, в которых они значились администраторами английского банка в Манаме. Увидев кафе под навесом на тротуаре, они пробрались сквозь толпу, многочисленные лотки и заняли свободный столик — первый у входа, как и было условлено. Спустя три минуты к ним присоединился высокий мужчина в белом одеянии и в арабском головном уборе.
— Вы заказали кофе? — спросил Кендрик.
— К нам еще никто не подходил, — ответил Бен-Ами. — В кафе полно народу, с заказом придется подождать. Как ваше здоровье, конгрессмен?
— Называйте меня Эван, а еще лучше — Амаль. Вы видите меня здесь, что в какой-то мере отвечает на ваш вопрос.
— А Уэйнграсс?
— Боюсь, не столь хорошо… Привет, Голубой.
— Привет, — ответил молодой человек, во все глаза глядя на Эвана.
— В этом костюме у тебя очень деловой и глубоко штатский вид. Не уверен, что узнал бы тебя, если бы не был предупрежден заранее.
— А я теперь штатский и есть. Мне пришлось оставить бригаду.
— Им будет тебя недоставать.
— И мне будет их недоставать, но мои раны с трудом поддаются лечению — врачи говорят, что повреждены сухожилия. Азра был хорошим бойцом, хорошим коммандос.
— Ты все еще его ненавидишь?
— Разве в моем голосе вы слышите ненависть? Возможно, гнев, и на то есть много причин, но я не чувствую ненависти к человеку, которого вынужден был убить.
— А чем ты занят сейчас?
— Работаю на правительство.
— Он работает на нас, — прервал его Бен-Ами. — На Моссад.
— Кстати, о Моссаде. Ахмет приносит свои извинения за то, что не может вас принять у себя во дворце.
— Он что, с ума сошел? Ему не хватало только членов Моссада в его собственном доме! Да и нам было бы вовсе ни к чему, если бы это выплыло наружу.
— О чем Менни успел тебе рассказать?
— Спроси лучше, о чем он не успел рассказать! Ты же знаешь его длинный язык. Ему также придется вслед за тобой выехать из Штатов, причем с такой информацией, которой Голубому хватит с избытком.
— Кстати, Голубой, как твое настоящее имя?
— При всем моем к вам уважении, сэр, американцу я этого не скажу. Так будет лучше для нас обоих.
— Хорошо, я не стану настаивать. А что из того, о чем сообщил Уэйнграсс, ты сможешь использовать и как?
Молодой человек наклонился над столом; их головы сблизились.
— Он рассказал нам о пятидесяти миллионах…
— Блестящая манипуляция! — вмешался Бен-Ами. — Ни на минуту не поверю, что эта идея принадлежит Менни.