Одновременно команда палестинцев из Западного Берега подтаскивала коробки с боеприпасами к рухнувшей горе смертоносного груза, доставленного торговцем смерти Абделем Хаменди. Ружья были самые разные, всех типов и размеров. Многие не знали, какие патроны к какому ружью подходят, но другие, и таких было немало, особенно из Бекаа, прекрасно в этом разбирались и инструктировали своих менее сведущих собратьев из Южного Йемена.
Первый магазинный пулемет, из которого с триумфом выпалили с вершины эрзац-пирамиды смерти, разрядился прямо в лицо того, кто нажал на гашетку. Отовсюду неслись звуки стаккато: это продолжали стрелять другие. Последовало несколько сотен бесполезных щелчков, но также и десятки взрывов, снесших головы, оторвавших руки и кисти. Начисто оторвавших!
Ликование сменилось истерией. Террористы в ужасе побросали свои ружья, а остальные принялись вскрывать все прочие непомеченные ящики при помощи первых попавшихся инструментов или просто руками. Все происходило именно так, как предсказал молодой султан Омана. Содержимое ящиков выкладывали на пристань, вынимали из ящиков, разворачивали или срезали пластиковую обшивку — и выставляли на всеобщее обозрение. И с появлением каждого нового предмета страсти в толпе все более накалялись, но это было уже не торжество, а животная ярость. Террористы увидели инфракрасные бинокли с разбитыми линзами, веревочные лестницы с перерубленными ступеньками, крюки захвата без наконечников, подводные кислородные цистерны с просверленными отверстиями; изуродованные огнеметы, у которых сопла были соединены в одно, — тот, кто вздумал бы воспользоваться ими, немедленно сгорел бы на месте, а заодно и те, кто находился бы поблизости в пределах тридцати ярдов; ракетные пусковые установки без детонирующего покрытия; и опять-таки, как предсказал Ахмет, плавучие десантные средства были поставлены на возвышение, чтобы каждый мог разглядеть, в каком месте расколоты у них швы.
Воспользовавшись царящим вокруг хаосом, Эван стал протискиваться сквозь бьющиеся в истерике тела к пакгаузу в центре огромного пирса. Прижавшись спиной к стене, он остановился футах в трех от массивных, раскрытых настежь дверей. Облаченный в белоснежный костюм Хаменди выкрикивал на арабском, что весь ущерб будет возмещен. Его и их враги на товарном складе в Бахрейне, которые это сделали, будут убиты все до единого! Его протесты вызывали в ответ лишь косые, подозрительные взгляды тех, к кому он обращался.
И тут из-за угла пакгауза показался человек в темном старомодном костюме с воротником, застегнутым булавкой. При одном взгляде на него Кендрик похолодел. Это был Крэйтон Гринелл, прокурор и глава совета правительства внутри правительства. Оправившись от первоначального потрясения, Эван сам удивился тому, что был так поражен. Куда же еще было бежать Гринеллу, как не в самый центр подпольной международной торговли оружием? Это было его последнее и единственно надежное убежище.
Юрист что-то коротко сказал Хаменди, который немедленно перевел слова Гринелла, пояснив всем, что его компаньон успел связаться с Бахрейном и узнать, что произошло.
— Виной всему евреи! — закричал он. — Израильские террористы напали на склад, расположенный неподалеку от острова, перебили всех часовых и совершили все эти ужасные вещи.
— Как же такое могло случиться? — спросил приземистый человек, одетый в отглаженную революционную форменную одежду, увешанную по меньшей мере дюжиной медалей. — Все поставки были в оригинальной упаковке, коробки внутри картонок и обшивка была в целости.
— Евреи могут быть очень изобретательными! — воскликнул Хаменди. — Вы это знаете не хуже меня. Я немедленно возвращаюсь, наведу порядок и узнаю всю правду!
— А нам что делать до того времени? — допытывался, судя по всему, вождь революционного режима Южного Йемена. — Что я скажу нашим братьям из долины Бекаа? Мы все, все до единого, опозорены!
— Возмездие не заставит себя ждать, и вы получите свое оружие, можете не сомневаться.
Гринелл вновь сказал что-то торговцу оружием, и Хаменди сразу же перевел.
— Мой компаньон сообщил мне, что наша антирадарная установка действует только в течение трех следующих часов, и притом лично мне это обходится чрезвычайно дорого, поэтому мы должны вылететь немедленно.
— Восстанови наше попранное достоинство, соотечественник, или тебе от нас не скрыться, и ты поплатишься своей жизнью.
— Я гарантирую вам первое, и у вас не будет необходимости во втором. А теперь я вас покидаю.