— Господи! Ты видел? — крикнул Дик.
— Да. Он переоделся.
— Надел другую одежду?
— Конечно. Освещение неважное, но кое-что рассмотреть можно.
Не стало белой рубахи, исчезли полосатые брюки. Был он одет в черную рубаху; пиджак и брюки из грубой шерсти — тоже черные.
— Наверное, это из-за климата.
— О чем ты говоришь?! — воскликнул пораженный Дик. — Какое отношение имеет климат к пистолету?
— Ну конечно, парень. Ты ведь имеешь отношение к металлу, а я только к текстилю.
— В самом деле, дружище, ты меня ошарашил. Мы оба видели пьяницу, который был настолько навеселе, что мы вынуждены были тянуть его наверх. И вдруг он появляется на улице, бегущий рысцой, трезвый как стеклышко. Недавний пьяница отдает приказы и размахивает пистолетом. И машину он подозвал условным сигналом. А взгляни только на его одежду!
— Что-то здесь не так, дружище. Много странного мы увидели: и пистолет, и араба, похожего на огромного зайца, и машину, управляемую каким-то маньяком.
— Мне лично самой странной деталью показалась одежда.
— Выражайся яснее.
— «Странная» — не совсем точное слово.
— Подыщи более точное, Джек.
— Хорошо, я попытаюсь. Был он пьян или нет — это дело десятое. Но одет-то он был как настоящий щеголь. Все эти модные полоски, рубахи от Анджело из Ист-Бонда, галстуки, которые предлагает Хэрродс, и туфли от Бенедиктина. Одет он был классно, и никакой климат не был ему помехой.
— Дальше, — с некоторым раздражением выпалил Дик.
— А как он оделся сейчас? Каким мы его видели на улице? Свитер и брюки самые обыкновенные. Они мало идут ему и не слишком подходят для этой погоды; он будет выделяться в толпе. И еще одно. Текстиль — моя профессия. Так вот, нет в Манчестере текстильной фирмы, с которой я не был бы знаком. Нет там фирм, чье название имеет хотя бы отдаленное сходство с Твилингеймом или Барлингеймом.
— Ты уверен?
— Да.
— Мое мнение, что мы должны изменить планы на это утро.
— Мой Бог! Почему?
— Думаю, мы должны с самого утра пойти в наше посольство и кой-кого разбудить.
— Что?
— Дик, а что если предположить, что это переодетый убийца?
Максимальная надежность.
Защита от перехвата обеспечена.
Продолжайте.
Дневник был продолжен:
«Последнее донесение обеспокоило; инсофар, примененный мною, не раскодировал систему, применяемую Лэнгли. Я даже не знаю, были ли извлечены данные или нет. Субъект вступил в контакт. Наблюдатель говорит о его действиях, сопряженных с неизбежным риском — да, неизбежным, но не слишком ли это опасно?
Что он делает и как он это делает? Каковы его методы и с кем он вступил в контакт? Я должен иметь об этом точные данные! Если ему удастся выжить, мне понадобится каждая деталь, так как из деталей складывается обоснование всякой чрезвычайной акции, на выполнение которой толкает субъекта национальное самосознание и совесть.
Но выживет ли он или будет похоронен как еще одна статистическая единица и вместе с ним будет похоронена цепь несостоявшихся событий? Мои методы не могут дать окончательный и строго определенный ответ; они могут только дать оценку его потенциальных возможностей, которые превратятся в ничто, если он погибнет».
8
Четверо заключенных террористов были в наручниках. Двое из них сидели справа по ходу яростно дергающегося полицейского фургона, двое — напротив, с левой стороны. Кендрик примостился рядом с молодым безумноглазым фанатиком, который из-за заячьей губы говорил гнусаво и неразборчиво. Азра располагался напротив, рядом с грубым старым убийцей, который недавно бросил Эвану вызов и избивал его потом — это о нем конгрессмен думал вначале как о главном лице. У дребезжащей металлической двери фургона стоял охранник-полицейский. Левой рукой он держался за перекладину у крыши, пытаясь сохранить вертикальное положение. Через плечо правой был переброшен ремень автомата МАС-10. Одна-единственная очередь могла превратить четырех живых заключенных в четыре бездыханных трупа. Как и было предусмотрено, на кольце, прикрепленном к поясу, висели ключи, с помощью которых можно было снять наручники. Уходило время, драгоценное время. Минуты казались часами, а часы — днями.