— Зверье! — завопил преисполненный решимости и чувства собственного достоинства пожилой мужчина. Придерживая брюки и пошатываясь, он шел из туалета. — Арабские твари! Арабские дикари! Неужели у вас нет ни грамма элементарной порядочности? Неужели вы становитесь героями ислама, избивая до смерти слабых, беззащитных людей? Если это так, растерзайте меня и подцепите себе еще медаль. Но, во имя Бога, прекратите эту бойню!
— Чьего бога? — крикнул террорист, склонившийся над телом потерявшего сознание мальчика. — Христианского Иисуса, почитатели которого вооружают наших врагов, чтобы те могли убивать наших детей, используя бомбы и пушки? Или странствующего Мессии, люди которого захватывают наши земли и убивают наших отцов и матерей? Вот вам ваши боги!
— Хватит, — быстро шагнув вперед, приказал Азра.
За ним шел Кендрик, с трудом державший себя в руках. Еще пару минут назад он был готов схватить висевший через плечо Голубого автомат МАС-10 и разрядить его в террористов. Стоявший над истекающим кровью юношей Азра небрежным тоном продолжал:
— Урок был преподнесен. Но не переусердствуйте… Отправьте этих людей в лазарет, к врачу заложников… и найдите мать юноши. Отведите и ее туда, да не забудьте накормить.
— Но почему, Азра? — запротестовал палестинец. — С моей матерью так не церемонились! Она была…
— С моей тоже, — решительно оборвал его Голубой. — Лучше посмотри, какими мы стали сейчас. Отведи этого ребенка вниз и оставь его с матерью. И пусть кто-нибудь сделает вид, что заботится о них.
Потрясенный до глубины души Кендрик провожал взглядом безжизненные, окровавленные тела, которые уносили прочь.
— Ты поступил правильно, — сказал он Азре по-английски. Его голос был холодным и бесстрастным, как у робота. Всегда нужно уметь вовремя остановиться.
Новый король террористов пристально взглянул на Эвана.
— Я сказал то, что думаю. Посмотри, в кого мы превратились. Смерть наших близких изменяет нас. Вот мы еще дети, а на следующий день уже подростки — совершенно независимо от возраста. Все мы становимся специалистами, если речь идет о смерти, поскольку никогда не можем избавиться от воспоминаний.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, Амаль Бахруди. Вы ведете идеологическую войну. Смерть для вас — политический акт. Не сомневаюсь, ты страстный приверженец нашего дела, но все же то, во что вы верите, — это политика. Такая война не для меня. Мне чужда идеология, для меня важно лишь выжить, чтобы я смог на смерть ответить смертью и все еще оставаться в живых.
— Для чего? — с искренним любопытством спросил Кендрик.
— Как ни странно, для того, чтобы жить в мире, что было недоступно для моих родителей. Чтобы все мы могли жить на своей собственной земле, которую у нас отняли, собираясь отдать нашим врагам. Все это было оплачено богатыми народами, чтобы смягчить свою собственную вину за преступления против людей, преступления, которые были не нашими. А сейчас мы стали жертвами. Что нам еще остается, как не сражаться?
— Если ты не считаешь это политикой, предлагаю тебе подумать еще. Ты все такой же поэт, Азра.
— Вооруженный ножом и винтовкой, а также своими мыслями, Бахруди.
Во дворе опять засуетились, но на этот раз суматоха не представляла опасности. Из дверного проема выбежали женщина в вуали и мужчина с проседью. Это были Зайа Ятим и Ахбияд — человек с седыми прядями по кличке Белый, которого Эван, неподвижно стоявший в стороне, сразу узнал. Встреча Азры с сестрой была довольно необычной. Обменявшись взглядами, они официально пожали друг другу руки, затем обнялись. Общепринятое у арабов верховенство старшей сестры над младшим братом… Младший сын неизбежно станет сильнее — опорой при ведении хозяйства, но старшая сестра по-прежнему будет его опекать. Затем наступила очередь Ахбияда, который был менее официален. Он обнял самого молодого и самого сильного члена Совета, затем расцеловал его в обе щеки.
— Тебе есть о чем рассказать нам! — воскликнул Белый.
— Да, особенно об этом человеке, — согласился Азра, поворачиваясь к Эвану Кендрику. — Знакомьтесь. Амаль Бахруди из Восточного Берлина. Сюда, в Маскат, его прислал Махди.