Эван открыл дверь и быстро поздоровался по-арабски с охранником, стоявшим у двери.
— Вы уже встали, сэр. Вас приказали не тревожить до двадцати тридцати.
— Я был бы вам очень признателен, если бы вы принесли что-нибудь поесть. Женщина сказала, что я могу получить кое-что из вашей кухни.
— Все, что пожелаете, сэр. А что бы вы хотели?
— Любую пищу, которую найдете. Мясо, рис, хлеб, молоко… Хорошо бы молока. И принесите все это как можно быстрее.
— Сию минуту, сэр! — Охранник, повернувшись, устремился по коридору к лестнице.
Прикрыв дверь, Эван какое-то время стоял, пытаясь найти свои вещи в комнате, где уже было темно. Он включил настольную лампу, стоявшую на краю бесконечно длинного комода, затем по толстому ковру направился к другой двери, ведущей к одной из самых богатых ванных комнат в Бахрейне.
Приняв душ и побрившись, он вышел оттуда через десять минут. Сейчас на нем был короткий купальный халат. Затем он направился к стенному шкафу, в котором, как утверждала Калехла, находилась его одежда — выстиранная и выглаженная. Открыв дверь, он с трудом узнал разрозненный комплект одежды, которую он собрал в посольстве в Маскате; все это выглядело как приличная полувоенная форма. Он повесил накрахмаленное обмундирование на стул, подошел к кровати и уселся на нее, уставившись на принадлежавшие ему вещи, которые лежали на полу. Сначала он испытывал искушение проверить пояс с деньгами, чтобы убедиться, не пропали ли оттуда крупные купюры, но затем передумал. Если Калехла воровка, он не хотел этого знать, во всяком случае сейчас.
Ожил телефон, резкий звук которого был скорее похож на металлический скрежет, чем на телефонный звонок. Какое-то мгновение Эван с недоумением глазел на аппарат… Кто? Список телефонов, по которым звонил Мак-Дональд, у него уже был, а это был единственный звонок, как сказала Калехла, которого можно было ждать. Калехла? Неужели она передумала? В порыве неожиданно нахлынувшего чувства он схватил трубку и резко поднес ее к уху. Восемь секунд спустя он глубоко в этом раскаялся.
— Амрекани, — послышался мужской голос; в ровном монотонном голосе чувствовалась ненависть. — Посмей только выйти из королевской резиденции до наступления утра — и ты умрешь. Завтра же ты спокойно возвратишься туда, откуда приехал.
14
Эммануэль Уэйнграсс поднес рацию Серого к губам и заговорил:
— Идите вперед и не занимайте эфир. Я должен все слышать.
— Прошу прощения, Уэйнграсс, — ответил Бен-Ами, находившийся в полумраке на другой стороне Гавермент-Роуд. — Я буду чувствовать себя безопаснее, если наш коллега Серый также будет все слышать. Мы с вами не так приспособлены к подобным ситуациям, как эти молодые люди.
— В их коллективной башке отсутствует мозг. А у нас их два.
— Бросьте шутить, Эммануэль. Это то, что мы называем полем битвы, и ситуация может быть довольно мерзкой.
— И ты можешь гарантировать, что эти детские радиоприемники не подведут?
— Они работают без помех, как любое электронное подслушивающее устройство с дополнительной функцией прямой передачи. Нужно просто правильно нажимать на кнопки.
— Ты хочешь сказать, что я делаю это неправильно? — проворчал Уэйнграсс. — Ну, хорошо… Продолжай, а мы послушаем, что скажет этот Мак-Дональд-Стрикленд.
— Прошу вас, пусть первым идет Серый. — Выйдя из тени, отбрасываемой палаткой, стоявшей возле отеля «Тилос», Бен-Ами влился в толпу, собравшуюся поблизости от входа. Мимо проходили и проезжали люди. В основном это были мужчины, в большинстве своем одетые по-европейски, изредка попадались и женщины, облаченные исключительно в европейскую одежду. Из такси выходили пассажиры, а их места занимали другие. Они давали чаевые измученному швейцару, который только то и делал, что открывал и закрывал дверь и время от времени издавал резкие звуки свистком, чтобы скромный коридорный в униформе отнес багаж. Смешавшись с толпой, Бен-Ами вошел в вестибюль отеля. Через несколько минут он уже набирал номер, бросая настороженные косые взгляды по сторонам. Менни держал рацию между собой и мускулистым Серым, который был намного выше его. Первые слова, донесшиеся из двести второго номера, они не расслышали, затем заговорил агент Моссада.