— Это было началом войны, Кендрик. А во время любой войны есть потери, и они не ограничиваются только участниками сражения. Я смею утверждать, что выиграл это очень важное сражение — ты исчез на четыре года, а я за эти годы значительно преуспел. Мне не удалось бы достичь таких успехов, если бы ты находился здесь. Ты или этот противный иудей Уэйнграсс с его претенциозным нахальством.
— Менни?.. Он все время говорил о тебе, предостерегая нас!
— Таких нахалов я очень часто заставляю замолчать при помощи кинжала! Но об этом потом… Сейчас остановимся на твоей персоне. Когда я услышал о тебе, то понял, что ты возвратился обратно именно из-за этого первого сражения, состоявшегося четыре года назад. Как говорят, ты меня вел, и еще девять часов назад это было смешное преследование, Амаль Бахруди!
— Не понял…
— У Советов хватает людей, которые предпочитают получать по дополнительной платежной ведомости. Бахруди, еврей-араб, несколько дней назад был убит в Восточном Берлине… На поверхность всплывает имя Кендрика; мертвый араб с голубыми глазами и резко выраженными чертами человека с запада вдруг появляется в Маскате! Да, это была чистой воды авантюра. По крайней мере, тебе должны были помочь, поскольку ты не столь опытен в таких делах.
Эван пристально смотрел на выразительное лицо с высокими скулами и горящими глазами, уставившимися прямо на него.
— Твои глаза… — пробормотал Кендрик, тряхнув головой, чтобы снять остаточное влияние наркотика, который ему ввели на улице. — Эта безжизненная унылая маска на лице… Я видел тебя раньше.
— Конечно, видел, Эван. — Махди медленно снял готру, обнажая голову с густыми курчавыми черными волосами с проседью. Высокий гладкий лоб, темные дуги бровей. Это было лицо человека, легко поддающегося навязчивым идеям, который требует их незамедлительного исполнения, независимо от того, какую цель они преследовали. — А ты бы узнал меня в иракской палатке? Или, скажем, на скамье, стоявшей у стены на среднезападном оружейном заводе?
— Боже мой! — прошептал Кендрик. — Ты приходил к нам в Басре семь или восемь лет назад и обещал сделать нас богатыми, если мы будем отказываться от работы. Ты говорил, что существуют планы разрушения Ирана и вы не нуждались ни в каких модернизированных аэродромах в Ираке.
— Так и случилось. Было создано настоящее исламистское общество.
— Бред собачий! Ты, должно быть, оценил их месторождения нефти к этому времени. И ты такой же мусульманин, как мой шотландский дедушка. Ты из Чикаго — то есть с среднезападного военного завода — и двадцать лет назад тебя вышвырнули из Чикаго, потому что даже твои собственные черные избиратели, которых ты обобрал до нитки, не могли вынести твоего фашистского вранья! Ты заграбастал их миллионы и приехал сюда, чтобы распространять свой гниющий мусор и на этом заработать еще больше миллионов. Боже мой, Уэйнграсс знал, кем ты был на самом деле, и советовал тебе убираться подобру-поздорову. Он называл тебя слизняком — жалким слизняком, если я правильно запомнил — и обещал, что если ты не выберешься из палатки в Басре, то он в конце концов потеряет контроль над собой и плеснет тебе в лицо хлорной известью, чтобы затем можно было сказать, что он застрелил белого нациста!
— Уэйнграсс — еврей, — спокойно заметил Махди. — Он пытался очернить меня, потому что величие, к которому он так стремился, ускользнуло от него; однако ко мне фортуна повернулась лицом. Евреи терпеть не могут, если успех приходит к людям других национальностей. Вот почему они будоражат мир.
— Кого, черт побери, ты высмеиваешь? Он назвал тебя гниющим мусором, и это не имеет ничего общего с белыми, черными или еще с чем-либо! Ты гной и мразь, аль-Фалфа, или как там ты еще себя называешь, и цвет твоей кожи не имеет никакого отношения к делу… После Эр-Рияда — этого чрезвычайно важного сражения — скольких людей ты еще убил, скольких зарезал?
— Лишь то количество, которое потребовалось в нашей священной войне за сохранение чистоты расы, культуры и веры в этой части мира. — Губы Махди из Чикаго, штат Иллинойс, медленно искривились в холодной усмешке.
— Ты гнусный вонючий лицемер! — крикнул Кендрик. Более не в состоянии совладать с собой, он опять вскочил со стула, его руки, словно две лапы с когтями, взметнулись над столом. Но прежде чем он успел дотронуться до Махди, его повалили на пол и стали наносить одновременно удары в живот и по спине. Закашлявшись, Кендрик попытался подняться. Не успел он встать на колени, как охранник, стоявший слева, схватил его за волосы и дернул голову назад. В это время араб, находившийся справа, приставил нож к его горлу.