Пережитый ночью конец света спустя какое-то время ввергнул всех в эйфорию. Ты был рад тому, что жив, дышишь, что стал свидетелем фантастического явления, — и не ты один, а вместе со всеми. Стресс от пережитого был такой сильный, что там, на крыше, мы даже кинулись обниматься друг с другом. Голова шла кругом, и все только и говорили: «А ты видел?! А как трясло-то! А как стала опускаться!..» Некоторые прямо из кальсон достали сотики и сразу же стали звонить домой (а я-то прятал его за батареей!). Дома оказалось все хорошо, все целы и невредимы, только перепугались сильно. И действительно, пережитое физическое воздействие не оказало вообще никакого эффекта на организм. Я чувствовал себя абсолютно нормально: никаких ожогов, голова не болит, уши не закладывает.
Признаться, когда эта дура, объятая огнем, опускалась вниз, я вспомнил свои размышления перед сном. И даже подумал: «За мной прилетели!» Кретин! Стал считать себя центром вселенной! Жутко стыдно. Для самого себя я решил не вспоминать больше о разговоре с фээсбэшником, словно его и не было вовсе.
Сейчас, трясясь в машине на ухабах, я чувствовал радостное волнение. Летим! Мы летим в космос! Хей! Это невероятно и удивительно. Радостное волнение перекрывало страх. Вдобавок нам вернули нашу гражданскую одежду — и от этого я испытывал просто неземное блаженство. Старые джинсы, старые мои кроссовки, футболка, летняя курточка, которую я покупал сразу после института и которая дослужила мне до нынешних времен… Я словно чувствовал себя защищенным от всех опасностей в своей старой одежде — это надежней любого скафандра, это частичка дома.
Последние пять часов были наполнены событиями под завязку.
С крыши нас согнали на построение. В предрассветных сумерках майор сообщил, что планы скорректировались и отправление на планету Ка-148 будет осуществлено прямо из нашего города, прямо сегодня. Чувствуя, что все мы, как один, хотим задать ему один и тот же вопрос, он кратко проинформировал, что да, ночью в нашем аэропорту совершил посадку корабль истантов.
На этом корабле мы и будем доставлены на объединенную базу коалиционных сил. До этого всех нас приведут к присяге, после чего мы станем полноправными бойцами Вооруженных сил Российской Федерации и с момента присяги будем считаться исполняющими свой боевой долг.
Тут же нас погнали на медосмотр. Расписавшись перед осмотром в нескольких документах (в том числе об очередном неразглашении), мы еще раз обследовались, измерили рост и вес, проверили зубы. Все были по-прежнему годные — и отправились завтракать.
После завтрака начальство дало час на связь с родными. Все разговоры в присутствии офицеров. К телефонам выстроились очереди. Я терпеливо дождался своей минуты у телефона в учительской. Позвонил Катьке и сказал, что сегодня у нас присяга и едем прямо в часть, но куда — пока неизвестно. На ее крики о торчащем за городом корабле пришельцев ответил: да, прилетели истанты. Но только за тем, чтобы проверить, как у нас организовано дело. Руководство армией будет совместное: наши и они. Уж не знаю, поверила ли она — времени выяснить не оставалось. Попросил передать маме спокойный взгляд и уверенную речь, полные оптимизма. Катька заплакала, к телефону рвался следующий.
А потом была присяга. Автобусом привезли нас на городской сборный пункт. А там народу тьма, автобусы — шеренгой вдоль дороги. И я понял, что привезли всех, кто летит. Всех, кто эти дни так же, как мы, жил в отведенных под военные нужды школах, ПТУ и корпусах вузов. Кому рассказывали про инопланетян, кому показывали каждый день новости и концерты, кого готовили в космос. Всех, чей коэффициент полезности был достаточно высок.
На парадной площади перед казармами сборного пункта стоял командный состав новой дивизии. Нашей дивизии, относящейся к одному из корпусов специально созданной Группы космических войск особого назначения. Утренний ветер плавно колыхал Российский
флаг и Боевое знамя. Невдалеке стояли две телекамеры и кучковалось с десяток корреспондентов. Площадь была не очень велика, и приведение к присяге проводилось поочередно по две роты. Приведенные к присяге роты под марш оркестра уходили и отправлялись к автобусам, их место занимали следующие. В одной из проходящих мимо колонн я заметил Санчу — его было совсем не узнать. Я обернулся, чтоб сказать Дэну, но пока искал его взглядом, рота Санчи ушла.
Признаться, у меня тряслись коленки, когда я вышел под взглядами многих десятков человек к Боевому знамени и взял в руки папку с текстом присяги. Со всей силы сжав ее в руках, я хриплым голосом громко зачитал:
— Я, Ивашов Григорий Арсенович, торжественно присягаю на верность своему Отечеству — Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество!
Плохо соображая, я расписался и вернулся в строй. Голова кружилась. Все наши мужики стояли вытянувшись, лица словно высечены из камня. С замиранием сердца я слушал, как каждый из нас, и Константин, и Гэндальф, и Пал Палыч, и Дэн читали эти строки, и в голове была одна мысль: что мы молодцы, что мы справимся, что мы переживем все, что угодно, и никому не придется краснеть за нас ни на Земле, ни в космосе. И гимн страны звучал не просто формальностью, он окончательно закреплял в сердце уверенность в наших силах.
По выходу с площади я стал высматривать знакомых. Увидел мужика из нашей фирмы — водителя, увидел Ромку, школьного приятеля. С Ромкой мы перекинулись парой фраз, буквально: ты как? — нормально, а ты? — тоже ничего! — ну давай! — пока!..
Пока ехали в автобусе назад, все обратили внимание, что народу и машин на улицах почти нет. Хотя времени только около семи, но вроде как уже должны спешить на работу люди.
— Куда народ подевался, лейтенант? — спросил нашего командира Пал Палыч.
— А сегодня воскресенье, — ответил лейтенант. И точно! Сегодня воскресенье. Счет дней недели совсем потерялся за это время. Трудно поверить, что еще в понедельник я чертил на компьютере мосты, зависал в Интернете да резался в «Квейк» с парнями на работе…
По пути встретились несколько военных и милицейских патрулей. Думается, эта ночка была настоящим светопреставлением. Наверняка все попытки к панике жестко пресекались. Народ, наверное, загнали по домам. Зато днем город ждет шоу: отоспавшись, жители выскочат на улицы глазеть на корабль. Уже сейчас попадались отдельные фигуры людей, стоящих с задранной вверх головой.
По возвращении назад нам выдали нашу гражданскую одежду и приказали сдать форму. Все удивились, а я не мог поверить своему счастью. Спросили лейтенанта: зачем? Он сказал, что там нам скорее всего что-то другое выдадут, более пригодное для космической войны. Вряд ли будет возможность вернуть форму назад, поэтому чего зря пропадать казенному имуществу?
Мы переоделись в свое родное, но почувствовать себя гражданскими не успели — четыре «Урала» ждали нас во дворе школы. Выдали маленький паек: шоколадка, пачка хлебцев, сок в тетрапаке, сосательные конфеты, пачка витаминов и джем. Едва мы покидали паек в вещмешки, как раздалась команда грузиться.
Выехав за город, мы понеслись еще быстрее, благо дорога здесь была не такой убитой. Ехал я в задней машине (бегал доставать сотик и запрыгнул в кузов вообще последним). Уносилась вдаль полоса асфальта. Березы сменялись елками, исчезали вместе с ними на плоских бескрайних полях. Обочины стелились желтым
песком, раз за разом мелькали колдобистые грунтовые съезды.
— Братцы, а ведь мы черт знает куда летим, — сказал вдруг Геннадий, сидящий прямо у заднего борта, не оборачиваясь к нам. — И когда еще увидим… все это…
Мы молчали, тоже не отрывая взгляда от уносящейся вдаль земли. И вдруг смысл слов Геннадия дошел до сердца. Буквальный, очевидный смысл. И он поразил… Мы, до сих пор остававшиеся под впечатлением ночной посадки корабля, суеты сборов, принятия присяги, вдруг почувствовали, в какую неимоверную даль нас посылают.