— Ивашов Григорий Арсенович, — начал усатый военный, но вдруг остановился. — Почему Арсенович? — прямо спросил он.
— Папа родился в тех краях. В честь друга назвали, — ответил я. — Только и всего…
Он тут же продолжил:
— Ивашов Григорий Арсенович, вы признаны годным для прохождения военной службы. Нашей Родине грозит опасность, и будете в рядах тех, кто встанет на защиту ее от врага. Вы причисляетесь к команде № 2-17 и 10 июля обязаны прибыть сюда к 8.00 для отправки на сборный пункт. Держите повестку. — Он протянул мне бумажку. Я взял. — Покажете ее завтра на работе, вас оформят, — сказал он. — Сейчас зайдете в одиннадцатый кабинет, там дадут указания. — Помолчал и продолжил: — Со сборного пункта вас отправят в Москву. Там вы будете приведены к присяге и отправлены на планету Ка-148, где поступите в распоряжение объединенного генерального штаба. Вопросы?
Все члены комиссии были очень умными, опытными и понимающими людьми, все давно не молодые. Был среди них один идиот — чернявый капитан, он сидел как на иголках… Остальные терпеливо ждати моего ответа. Ждали одну минуту, две… Времени действительно прошло очень много. Я сосредоточенно моргал, очень старался не выдать волнения и, самое главное, не хотел выглядеть идиотом. Невзрачный человек справа смотрел на меня очень внимательно, но мне было не до него. Я ловил в голове обрывки слов и очень старался что-нибудь сказать. Что-нибудь уместное, нужное, по делу, я все-таки не мальчик, совсем скоро тридцать лет как-никак…
— А в центрифуге вы разве не будете меня проверять? — спросил я.
Усач улыбнулся.
— Нет, сынок, — сказал он. Сказал так по-доброму, что у меня потеплело на сердце. — Ты годен, — повторил он, и я понял, что эта фраза значит намного больше, чем казалось на первый взгляд. — Иди и будь достоин своих отцов.
Я попрощался и вышел.
3
— Любовь Сергеевна! Любовь Сергеевна, это я, Григорий! Да, да! Любовь Сергеевна, тут такие дела… В общем, съезжаю я! Да… Уже все собрал, все увез, когда вам удобно подойти? Завтра можете? Прямо сейчас? Ну, это вообще здорово! Да! Хорошо, я жду!..
Последняя сумка была собрана и ждала меня в прихожей. Я плюхнулся в кресло и с грустью осмотрел пустую квартиру. Всего полгода здесь прожил — помню, как раз под Новый год вселился. И вот, приходится съезжать. Думал наконец обзавестись серьезными отношениями, но опять ничего не получилось. Не складываются у меня серьезные отношения. Получается какое-то ни к чему не обязывающее знакомство и общение — и только. Однако, может, и к лучшему? Что сейчас было бы? Слезы, боль расставания, неопределенное будущее? М-да… А так… Позвонив Наташке и рассказав ей, что ухожу в армию на неопределенный срок, я услышал долгий вздох. «Вот как…» — промолвила она. Решили не встречаться, чтобы не травить душу лишний раз, пожелала она мне удачи и вернуться живым-невредимым. «Целую тебя…» — были последние ее слова.
Когда теперь я снова буду создавать серьезные отношения? После возвращения с планеты Ка-148? Сомневаюсь, что я оттуда вообще вернусь. Даже сомневаюсь, что долечу туда…
Все- таки это невероятно. Я понимал: в руках у меня повестка, целая комиссия серьезных людей признала меня годным, замечательный полковник пожелал мне счастливого пути. Но мозг сопротивлялся и никак не хотел поверить, что скоро я отправлюсь в космос. И мозг можно было понять. Потому как предстояло то, что мозг никогда в жизни не видел, не знал и не ощущал. Мало того, никому из моих предков такого случая не выпадало, даже из генных запасов нельзя было извлечь хоть какую-то информацию. И поэтому мозги артачились и сопротивлялись.
Я достал бумажку, которую мне выдали в одиннадцатом кабинете. Ценные указания. Да уж, действительно ценные. Мелким и вдобавок расплывчатым шрифтом был приведен внушительный список предметов, которые запрещалось с собой брать: начиная с зажигалок и сотовых телефонов, кончая золотыми украшениями и огнестрельным оружием. Список же вещей обязательных состоял всего лишь из пары нательного белья, ложки, кружки, полотенца и туалетных принадлежностей. Не густо. Однако если проявить фантазию, то можно было набрать с собой черт знает чего — ведь кто его знает, чем ты привык в туалете заниматься. Да и пара нательного белья — довольно странное и неопределенное понятие. Также бумажка рекомендовала за три дня до явки на пункт не принимать алкоголь, не употреблять в пищу грибы, сыры, приправы и домашние соленья. Я не слыхал, чтобы такую бредятину нашим призывникам раздавали. Хотя, возможно, это были спецуказания как раз для нас, отправляющихся в космос. В одиннадцатом кабинете человек в гражданском заставил меня расписаться на трех экземплярах подписки о неразглашении сведений, которые мне сообщили. Даже эту бумажку с «бесценными» указаниями я не имел право никому показывать.
Раздался звонок — я побежал открывать. У хозяйки, конечно, были свои ключи, но она тактично соблюдала приличия.
— Ты что же, в армию никак? — спросила она.
— Так точно, Любовь Сергеевна! — бодро ответил я. — Прошел комиссию, годен к строевой!
— Ага, — покивала она, зорким взглядом осматривая квартиру, все ли в порядке. — И что вас, куда?
— Там ясно будет. — Я неопределенно махнул рукой. — Вроде как сначала в Москву, а там поглядят, кого куда…
— Ага, — опять покивала хозяйка.
Она не спеша прошлась по комнате, осмотрела мебель, везде заглянула. Зачем-то выглянула в окно и долго рассматривала, что там. Потом ушла проверять кухню и ванную. Я топтался на месте, ожидая конца досмотра.
Вернувшись, она села на кровать, сложила морщинистые руки в подоле цветастого платья.
— Что же теперь будет, а? — спросила она. — Война… Опять война. Куда страна катится? Мало мы воевали?
Я промолчал. Ответов на вопросы у меня не было.
— Что будет? — снова спросила женщина. — Кому теперь эти квартиры нужны? — Она махнула рукой на свою комнату. — Кто тут жить будет, если всем воевать?
Я опять промолчал.
— А скажи мне, Гриша, — проговорила она, — правду ли говорят, будто вас в космос закинуть хотят, прямо к этим самым истедантам?
Я выдержал взгляд ее умных глаз и честно ответил:
— Правду! — И она поверила. А я добавил, не совсем честно, но уже на полном доверии: — Полетят наши к ним, это точно. Подготовят у нас лучший отряд — и отошлют. Что поделать! Ну а остальные здесь останутся, тут тоже дел невпроворот…
Потоптавшись, я ждал, может, она еще что-нибудь спросит, но она молчала, тоскливо глядя в окно.
— Ну что, Любовь Сергеевна, пойду я, — негромко сказал я. — Я тут денег вон на полку положил, все-таки
прожил сколько в этом месяце… Ключи там же. Может, вернусь когда еще…
Она встала, взяла деньги, пересчитала. Подошла ко мне и сунула их в ладонь.
— Иди, — сказала она и вдруг перекрестила меня.
Я судорожно запихал деньги в карман и подхватил сумку.
— Всего доброго, Любовь Сергеевна! В ответ только хлопнула дверь.
Получив в военкомате направление на планету Ка-148, я окончательно решил на работу сегодня не возвращаться. Позвонил Ольке и сказал, что больше я сегодня не приеду, потому что повязали меня и теперь я рядовой Российских вооруженных сил. Что завтра я приду, но только попрощаться, а послезавтра — прости-прощай! Олька молчала, но оставалось ей только согласиться. Хотя чертеж опоры я так и не доделал, но был уже вне досягаемости любого начальства, начиная с Ольки и кончая самим генеральным директором нашей фирмы.
Оставалось у меня полтора дня на гражданке, и я принялся переезжать с наемной квартиры обратно в родительскую обитель, к сестре Катьке. Вещей за полгода я накопил немало, но большую их часть я без сожаления отправлял в мусор. В итоге два рейса на такси — и я, можно сказать, переехал.
Распрощавшись с хозяйкой, я побрел с сумкой через плечо домой — пешком, благо до родителей было недалеко, три автобусные остановки, а по дворам и того меньше.
Во дворах разливалась безмятежность и тихое спокойствие. Бегала ребятня, на лавочках медитировали доисторические старушки. Царили покой и умиротворение. Ярко светило солнце, но было не жарко. Протащив сумку пять минут, я пожалел, что не взял такси и в третий раз. Лямка натерла плечо, спина покрылась потом. Ничего, сказал я себе, терпи, солдат, тренируйся.