С 1 января 1834 года я оставил мистера Коуви и перешел к мистеру Уильяму Фриленду, который жил в трех милях от Сент-Микелса. Вскоре я нашел, что как человек он очень отличается от мистера Коуви. Хотя и не богатый, он был, что называется, образованным южным джентльменом. Как я уже говорил, мистер Коуви был хорошо подготовленным укротителем негров и надсмотрщиком. Первый (хотя он и был рабовладельцем), кажется, обладал некоторой расположенностью к благородству, некоторым почтением к справедливости и некоторым уважением к человеколюбию. Последний, казалось, был полностью бесчувственным во всех этих отношениях. Мистер Фриленд имел много недостатков, свойственных исключительно рабовладельцам, будучи очень вспыльчивым и раздражительным, но я должен воздать ему справедливость, сказав, что он был лишен тех губительных пороков, которым был постоянно подвержен мистер Коуви. Первый был искренен и откровенен, и мы всегда знали, где найти его. Второй же был отъявленным обманщиком и мог быть понят только теми, кто был достаточно ловок, чтобы раскрыть его коварную ложь. Другим преимуществом, из которого я извлек пользу, попав к новому хозяину, было то, что он не притязал на набожность и не служил в церкви, и это, по моему мнению, было действительно огромным преимуществом. Я решительно заявляю, что религия Юга служит прикрытием большинства ужасных преступлений, защитницей потрясающей жестокости, освятительницей отвратительнейших мошенничеств, под сенью которой находили сильнейшее покровительство самые грязные, отвратительные и дьявольские дела рабовладельцев. Окажусь ли я вновь в оковах или нет, но попасть в рабство к набожному хозяину я буду считать величайшим бедствием, которое могло произойти со мной.
Из всех рабовладельцев, с которыми я когда-либо встречался, набожные были наихудшими. В отличие от других они всегда оказывались самыми скупыми и подлыми, самыми жестокими и трусливыми. Для меня было несчастьем не только принадлежать религиозному рабовладельцу, но и жить в обществе таких монахов. Поблизости от мистера Фриленда жил преподобный Даниель Уиден, и там же по соседству жил преподобный Ригби Гопкинс. Они оба были членами и пастырями реформистской методистской церкви. Мистер Уиден владел, помимо прочих, рабыней, чье имя я уже позабыл. Ее спина неделями кровоточила, исполосованная плетью этого безжалостного религиозного негодяя. Обычно он избегал делать это своими руками. Сам он считал, что плохо это или хорошо, но хозяин обязан время от времени наказывать раба, чтобы напомнить ему о себе, о своей власти над ним. Так было на словах, так было и на деле. Мистер Гопкинс был еще хуже, чем мистер Уиден. Предметом его гордости служило умение укрощать рабов. От других хозяев его отличало то, что он наказывал рабов до того, как они заслужили это. Утром каждого понедельника ему всегда приходилось наказывать одного или нескольких рабов. Он поступал так, чтобы вызвать в них ужас и держать в страхе тех, кто избежал наказания. По его мнению, наказывать следовало за малые провинности во избежание больших. Чтобы наказать раба, мистер Гопкинс всегда мог найти какое-то оправдание. Человека, незнакомого с рабовладением, изумило бы, с какой необычайной легкостью рабовладелец находит то, что может послужить поводом к наказанию.
Простой взгляд, слово или жест – промах, случайность или жажда власти – вот причины, по которым раба могли наказать в любое время. Раб чем-то недоволен? Говорили, что в нем дьявол и его надо оттуда изгнать. Он громко разговаривает с хозяином? Тогда в нем заговорила гордыня и его следует задержать для долгого и унизительного разговора. Он забывает снять шляпу при встрече с белым? Значит, он жаждет почтения и должен быть наказан за это. Он осмеливается оправдывать свои поступки, когда его порицают за них? Значит, он дерзок – одно из величайших преступлений, в которых может быть повинен раб. Он осмеливается предложить что-то сделать по-другому, а не так, как велел ему хозяин? Без сомнения, он виновен как возомнивший о себе и ничего, кроме порки, не заслуживает. Разбил ли он плуг на пахоте или мотыгу при окучке? Это из-за его небрежности, и раба всегда следует выпороть за это. Мистер Гопкинс всегда мог найти что-то в этом роде, чтобы оправдать применение бича, и редко когда упускал такие возможности. Не было в округе человека, с кем рабы, взятые в дом, не хотели бы жить так, как с этим преподобным мистером Гопкинсом. И все же не было в округе человека, который достиг бы высот в религии или был более рьян в ривайвелах – более внимательного к пастве, церковному празднику, молитве или молитвенным собраниям или более посвященного семье – что молился спозаранку и затемно, громче и дольше всех, – чем тот же самый преподобный надсмотрщик-рабовладелец Ригби Гопкинс.