В считаные секунды они связали и Джона. Затем они повернулись к Генри, который возвратился к этому времени, и приказали ему скрестить руки. «Не хочу», – сказал Генри твердым тоном, показывающим его готовность принять все, что за этим последует. «Не хочешь?» – переспросил его Том Грэхем, констебль. «Нет, не хочу!» – распаляясь, сказал Генри. Тогда двое констеблей вытащили свои блестящие револьверы, поклявшись Создателем, что или свяжут ему руки, или убьют его. Оба подняли пистолеты и, держа палец на спусковом крючке, двинулись к Генри, говоря в то же время, что, если он не скрестит руки, они прикончат его как собаку. «Стреляйте в меня, стреляйте! – сказал Генри. – Вы не сможете убить меня дважды. Стреляйте, стреляйте и будьте прокляты! Я не хочу быть связанным!» Он произнес это громко, пренебрежительным тоном; и в то же время быстрым как молния движением он одним махом выбил револьверы из рук констеблей.
В это же мгновение Генри схватили и, изрядно поколотив, наконец одолели его и принялись связывать. Во время драки я, сам не зная как, исхитрился развязать свои руки и незаметно для всех кинуть пропуск в огонь.
Нас всех повязали и лишь только собирались отправить в Истонскую тюрьму, как в двери показалась, неся в руках бисквиты, Бетси Фриленд, мать Уильяма Фриленда, и разделила их между Генри и Джоном. Затем она произнесла речь, сводившуюся к следующему. Обращаясь ко мне, она сказала: «Ты дьявол! Ты желтый дьявол! Это ты задурил голову Генри и Джону бегством! Лишь ты, длинноногий дьявольский мулат! Ни Генри, ни Джон никогда и не помышляли об этом». Я промолчал, и меня сразу же увезли в направлении к Сент-Микелсу. Еще до драки с Генри мистер Гамильтон предложил обыскать нас, чтобы найти пропуска, которые, как он предполагал, я писал для себя и для остальных. Но как только он собрался проверить свою догадку, потребовалась его помощь, чтобы связать Генри; возбужденные дракой, они или забыли, или посчитали небезопасным, судя по обстоятельствам, искать их. Нас все еще не заподозрили в попытке бежать. Когда мы прошли половину пути в Сент-Микелс, Генри, пользуясь тем, что констебли чуть оторвались от нас, поинтересовался у меня, что делать с пропуском. Я посоветовал ему съесть его вместе с бисквитом, и больше ничего. И мы передали по цепочке: «Больше ничего». «Больше ничего», – сказали мы все. Наша уверенность друг в друге была непоколебима. После того как несчастье придавило нас так же сильно, как раньше, мы были полны решимости победить или погибнуть вместе.
Сейчас мы были готовы ко всему что угодно. В то утро нам пришлось плестись позади лошадей пятнадцать миль, прежде чем нас посадили в Истонскую тюрьму. Когда мы добрались до Сент-Микелса, нам устроили что-то типа допроса. Все мы отрицали, что собирались бежать. Мы сделали это больше для того, чтобы отвести обвинение против нас, нежели надеясь на освобождение от продажи, потому что, как я уже сказал, мы были готовы к этому. Действительно, как бы ни был ничтожен наш путь, мы хотели пройти его вместе. Больше всего беспокоило то, что нас могут разделить. Для нас это было равносильно смерти. Мы выяснили, что уликой против нас было показание некоего лица; наш хозяин не сказал, кто это, но для себя мы единодушно решили, кто был их осведомителем.
Нас отослали в тюрьму, в Истон. Прибыв туда, мы предстали перед шерифом, мистером Джозефом Грэхемом, и он посадил нас в камеры.
Генри, Джона и меня разместили в одной камере, Чарльза и Генри Бэйли – в другой. Нас разделили с целью воспрепятствовать сговору. Мы не пробыли в тюрьме и двадцати минут, как свора работорговцев и их агентов сбежалась сюда посмотреть на нас и выяснить, не собираются ли нас продавать. Прежде я никогда не видел такого зрелища! Я чувствовал себя так, будто меня окружили демоны зла. Так дьявольски не выглядела даже целая пиратская банда. Они смеялись и скалили зубы над нами, говоря: «Ага, ребятки! Вот мы и заполучили вас, не так ли?» И после всевозможных насмешек они один за другим стали выяснять, чего же мы стоим. Они нахально выспрашивали нас, не хотим ли мы, чтобы они стали нашими хозяевами. Мы не отвечали, предоставив им возможность самим судить о нас. Затем они стали ругаться и клясться, говоря, что могли бы быстренько вышибить из нас дьявола, попади мы к ним в руки.