Для меня важно описать мои чувства по мере того, как приближалось время побега. У меня было множество сердечных друзей в Балтиморе – друзей, которых я любил едва ли не как свою жизнь, – и мысль, что я буду разлучен с ними навсегда, была невыразимо тягостна. На мой взгляд, из тех, кто находится в рабстве сейчас, убежали бы тысячи, но остаются они из-за крепких уз привязанности, что связывает их с товарищами. Мысль о том, что я покину моих товарищей, была решительно самой болезненной мыслью, с которой я боролся. Любовь к ним была моим уязвимым местом и ослабляла мое решение больше, чем все остальное. Кроме боли разлуки, страх и мрачное предчувствие провала превосходили то, что я знал по опыту первой попытки. Ужасное поражение, выдержанное тогда мной, снова начало изводить меня. Я уверял себя, что, если провалюсь и в этот раз, мое дело окажется безнадежным и окончательно решит мою судьбу как раба. Я не мог надеяться ни на что другое, кроме жестокого наказания, что снова окажусь в таких условиях, когда побег станет невозможен. Не надо иметь слишком живое воображение, чтобы нарисовать самые ужасные сцены, через которые я должен был бы пройти в случае провала. Прозябание рабства и блаженство свободы постоянно стояли предо мною.