Пребывание в Англии позволило ему не только приобрести богатый опыт ораторской и политической практики, что заметно сказалось на содержании его автобиографической прозы, но повлияло и на характер его литературной деятельности в целом. С возвращением на родину связано и продолжение творческой истории «Повествования». Результатом этого спустя восемь лет явилась книга «Моя жизнь в рабстве и на свободе» (1855), созданная на расширенном и углубленном материале первой повести и усилившая публицистическое начало в его творчестве. Последнее обстоятельство, в частности, было вызвано тем, что Дуглас начинает активно заниматься издательской деятельностью. Он не только редактирует газету, но и сам откликается статьями на наиболее важные проблемы текущего момента. Острота ситуации, в которой оказались Соединенные Штаты в конце 40-х – начале 50-х годов, выдвинула Дугласа на передний край борьбы с рабством как одного из видных публицистов своего времени. Его статьи можно было встретить на страницах таких изданий, как «Нью Ира», «Нью Нэйшнл Ира» и других. О художественном творчестве Дугласа в этот период почти ничего не известно, за исключением рассказа «Героический раб» (1853), пародии на церковный гимн «Божественное единение» и нескольких стихотворений на аболиционистскую тему[54]. Однако смещение акцента в сторону публицистики не исключало интенсивного накопления впечатлений и осмысления приобретенного опыта. Минувшее десятилетие заметно преобразило творческую лабораторию писателя: годы напряженной политической борьбы научили его установлению логики событий, острому политическому анализу, более радикальному подходу в оценке собственной жизни, пониманию связей между прошлым и настоящим. Все эти достижения стали зримыми после публикации его второй книги.
О том, насколько изменился текст «Повествования», ставшего ее основой, можно косвенно судить по оценке одного из современников Дугласа. Так, автор предисловия к книге, выпускник Университета г. Глазго Дж. Смит, отмечал возросшие силу и богатство дугласовского стиля, характеризуя его «интеллектуальной загадкой». Современные американские исследователи – историки и литературоведы – всесторонне подошли к оценке книги «Моя жизнь в рабстве и на свободе». Их мнения также позволяют судить о характере изменений в содержании «Повествования», не прибегая к текстовому анализу версий 1845 и 1855 годов. Мэри Карлок, в частности, указала на усиление причинно-следственных связей между его прошлой и настоящей жизнью. Историк Л. Беннетт оценивал книгу как «возможно лучшее свидетельство американского рабства». Он писал, что «в дополнение к живым описаниям рабства и антирабовладельческого движения книга предполагает теоретическое проникновение в природу угнетения, показывает воздействие рабства на белых и черных, философию реформ и отношения между черными и белыми лидерами». Однако У. Эндрюс считает, что художественные достижения «Повествования» во второй книге были утрачены[55].
Тем не менее эта книга имела еще больший резонанс, чем появление «Повествования». Это связано в первую очередь с тем, что в дополнение к двум частям, содержащим описания жизни в рабстве и на свободе, в ней было расширено «Приложение», включающее в себя, помимо прежних размышлений о роли христианства, «Письмо к старому хозяину», анализ положения в «Партии рабства» и речь «Что значит для негра 4 июля?». Книга «Моя жизнь в рабстве и на свободе», без последующих изменений и дополнений, вышла еще двумя изданиями в США, соответственно в 1856 и 1857 годах, а в 1860 году, в Гамбурге, был опубликован ее немецкий перевод.
54