Моя студентка казалась восхищенной, а воздух становился прохладным. Я тихо снял с себя верхнюю накидку и набросил ее на плечи девушки, в то время, как в углубляющемся пурпуре ночи затухали краски заката. Мы не произнесли ни слова до тех пор, пока не замерцали первые звезды и ночной ветер не зашевелил ее локонами. Тогда она повернулась и взглянула на меня. Сумерки завораживающе отразились в ее зрачках и она спросила:
— Я взяла у тебя накидку, Джек, и тебе, наверное, сейчас прохладно?
— Я совсем не чувствую холода, — правдиво заверил я ее.
— Нужно идти вниз и там тебе станет тепло. Но мне не хочется прощаться с солнцем. В твоей красоте такая грусть, Джек.
— Прощаясь с солнцем, — возразил я, — ты приветствуешь звезды.
— Да, это верно. А какая звезда — твой дом, Джек?
— Вон там, — указал я, — в той слабой дымке света.
— Эту галактику мы называем М-16, - сказала она.
— А мы называем ее Млечным. путем, — пояснил я, — так как изнутри звездная россыпь кажется молочным шлейфом.
— Млечный путь… — повторила она. — Твое название мне нравится больше… Джек, а кто такая — Елена?
— Женщина с Земли, жившая давным давно. Ее красота бросила в наступление тысячи кораблей и сожгла самые главные башни Илиона.[70]
— Значит, она была очень прекрасной, — сказала девушка. В следующий краткий миг мне показалось, что в ее глазах мелькнула грусть, — слишком прекрасна, чтобы умереть.
— Но, несомненно, не более прекрасна, чем ты, — вырвалось у меня.
Удивительно, но я не обманывал девушку. В последних проблесках заката она выделялась светлостью, затушевывавшей какие-то бы ни было недостатки, какие могли быть на ее лице и в ее фигуре, а ее привлекательность могла быть сравнима разве лишь с привлекательностью освобожденного от телесной оболочки духа. Льстить такой девушке было все равно, что восхвалять мелодии жаворонка.
— Мне приятно, что ты назвал меня прекрасной, как Елена.
Вновь подул ветерок и я уловил аромат ее волос.
— Ты прекраснее, чем это не стоящее тебя ночное небо вместе со звездами, — произнес я.
— Твои слова возбуждают во мне желание чего-то, чему я не знаю названия, — сказала она.
— Ты испытываешь духовное пробуждение, милая. Вдруг она подняла глаза на меня:
— Тебе не хотелось бы взять меня, Джек, здесь, под звездами? В ее голосе было нечто необычайно тактичное, словно ее вопрос был отзвуком старинного ритуала знакомства, вопросом, порожденным скорее дипломатической необходимостью, чем желанием.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь, детка? — я чуть не рассмеялся ее безыскусственности.
— Твои глаза просили меня об этом.
— Мои глаза говорят от моей плоти. Мой дух же говорит мне нет!
— А что такое — дух, Джек?
— Ты поймешь это гораздо лучше, милая, когда прослушаешь курс религии-2.
— Значит, ты говоришь, что хочешь меня, но не взял бы?
— Я говорю, что пока я не слился с тобой духовно, я не могу слиться с тобой телесно.
— Тогда не откажи выпить со мной внизу чашечку чаю?
— Сочту за честь и удовольствие, — согласился я, сопровождая ее в ротонду, — но я не помню твоего имени.
Неохотно уходя с балкона и обернувшись, чтобы еще раз взглянуть на звезды, она мягко выговорила: "Кара".
Одно это слово прекратило влияние Крамера на мои представления о закате, и я понял, что отныне все мои воспоминания о закатах и ночном небе будут связаны с Карой.
Это была девушка моей мечты.
Мы обедали вместе в студенческом клубе и я попытался воссоздать в ее представлении старые любовные истории и легенды Земли: об Авкасин и Николстт, о Тристане и Изольде, о Елене и Парисе. Я рассказал ей о Трое и Камелоте, рассказал басни Кокэня, прядя вокруг нее сеть мифических чудес, отчего в ее глазах появилась мягкость, которую я до этого не видел ни у кого на Харлече. И все же, хотя древние легенды увлекли се своим очарованием, я был еще более опутан чарами, которыми девушка завлекала меня еще более древней магией.
Она приехала с северных гор, где водятся лососи, и специализировалась в рыбопромысловой гидропонике.
— Когда я была маленькой, — говорила она, — я привыкла часами стоять и следить, как рыбы прыгают в воде, когда они торопятся в верховья, чтобы умереть в радости совокупления. Мать не могла понять моей склонности и прозвала меня "наблюдателем". Для матери рыба не была ничем, кроме пищи. Для меня же она была блестками золота в серебряной пене. Сегодня, когда ты стоял рядом со мной и мы вместе наблюдали за закатом, я поняла, почему мне нравилось наблюдать раньше. Потому что ты — тоже наблюдатель, который знает, зачем он наблюдает.
Меня гораздо больше очаровывала ее манера говорить, чем смысл слов, а она слушала меня со спокойной внимательностью, льстящей мне. Красота ее лица и фигуры, обаяние манер и осанки не уступали ее первобытной привлекательности, и все это объединилось, чтобы воскресить во мне осведомленность о других ее прелестях, с которыми я познакомился во время перекличек. Только усилившийся грохот тарелок из моечного помещения заставил нас вспомнить о позднем времени.
Я проводил Кару к ее поезду и по дороге она сказала:
— Джек, я не хотела бы вмешиваться в твое преподавание, но если бы ты повез класс в лес и показал бы им красоту, как показал ее мне, они стали бы понимать твои лекции лучше.
— Пикник был бы чудесен, — согласился я, — но придут ли студенты?
— Пригласи их и некоторые придут.
— Ты поможешь мне, Кара?
— Это будет для меня честь и удовольствие, — ответила она. Мы стояли на платформе вместе до тех пор, пока не прибыл ее поезд и вот, перед самой посадкой, она сказала: — Джек, мне хотелось бы научиться твоему языку.
— Ты завтра же получишь ленты с записями уроков языка, — пообещал я.
О'Хара приветствовал мою новость о прорыве со сдержанным энтузиазмом.
— Желаю тебе удачи на пикнике, но я чувствовал бы себя увереннее, если бы ты сдружился с парнем.
— Почему так?
— Милашки в восторге от идеи возбуждения мужского аппетита.
— Но какое это имеет отношение к Каре? — спросил я.
— Хитрости, малыш. Женские уловки. У этих самок всегда было полно женских хитростей, только они были в сонном состоянии. А так как ты представляешь собой лакомый кусочек для любой милашки, то можешь вернуться из лесу не таким целомудренным, каким войдешь в лес.
— Ред, ты очень долго руководствовался нечестивыми мотивами и явно полагаешь, что так поступает и любой другой.
— Нисколько, Джек. Одна из моих девушек спрашивала меня, способен ли ты вообще.
— А какого цвета волосы у этой девушки?
— Темно-каштановые. Значит не Кара.
— И что ты ей ответил?
— Я не мог солгать девочке и сказал ей, что ты — ненормальный. С другой стороны, я не мог сказать ей, что ты раскаялся в грехах плотской похоти. Нужно же объяснить студенткам причину, а мне трудно объяснить, что является причиной целомудрия. Но я изловчился. Я сказал ей, что крест, который ты несешь — такого свойства, что перед ним меркнут все остальные кресты.[71]
— Ред, — вполне искренне вымолвил я, — ты можешь быть католиком, но тебе досталось протестантское сердце.
— Не слишком благодари, — предупредил Ред. — Этот народ все понимает буквально. Может быть, я напустил на тебя орды самых хитрых харлечианских самок, надеющихся заполучить золотую безделушку, усыпанную бриллиантами. К тому же, они еще не понимают концепции Христова Креста.
70
Илион, иначе Троя — древний город на северо-западе Малой Азии; известен по греческому эпосу 10-летней войной коалиции ахейских царей во главе с Агамемноном, царем Микен против Трои. Поводом этой войны явилось похищение Парисом Елены, прекраснейшей из женщин, жены царя Спарты Менелая.
71
Выражение, которым Ред пытается запудрить мозги Адамсу "to give the cross", Адамс, в соответствии со своей религиозностью, понимает как "дать обет", или "нести свой крест". Студенты Реда. скорее всего, воспримут выражение буквально, как "дать крест", т. е. "наградить Крестом", причем для того, чтобы получить Крест от Реда достаточно было получасовой атаки, то в словах Реда содержится намек на то, что для получения подобной награды от Джека потребуется значительно более длительная осада.