– Ну, брат, плохо твое дело! Как же ты теперь жить будешь?
– Да уж… как хошь, так и живи, – медленно ответил Капитон и развел руками.
Сергей Андреевич угрюмо возразил:
– "Как хошь"… Ведь как-нибудь надо же прожить!
– Как же не надо? Знамо дело, – надо.
– Так как же ты проживешь?
– Как! Н-ну… – Капитон подумал. – Кабы сын был у меня, в люди бы отдал: все кой-что домой бы принес.
– Так ведь нет же сына у тебя!
– То-то, что нет! Вот я же тебе и объясняю: как хошь, мол, так и живи.
Сергей Андреевич замолчал. Капитон тоже молчал и задумчиво попыхивал трубкою.
– Жизнь томная, это что говорить. То-омная жизнь! – произнес он словно про себя.
Сергей Андреевич, угрюмо сдвинув брови, смотрел вдаль. Он припоминал сегодняшний спор и думал о том, что бы испытывали Наташа и Даев, слушая Капитона. Сергей Андреевич был убежден, что они ликовали бы в душе, глядя на этого горького пролетария, которого даже по недоразумению никто не назвал бы самостоятельным хозяином.
Капитон докурил трубку, простился с Сергеем Андреевичем и пошел своею дорогою.
Равнина темнела, в деревнях засветились огоньки. По дороге между овсами проскакал на ночное запоздавший парень в рваном зипуне. Последний отблеск зари гас на тучах. Трудовой день кончился, надвигалась теплая и темная, облачная ночь.
Сергей Андреевич стоял, оглядывая даль; он чувствовал, как дорога и близка ему эта окружающая его бедная, тихая жизнь, сколько удовлетворения испытывал он, отдавая на служение ей свои силы. И он думал о Киселеве, думал о сотнях рассеянных по широкой русской земле безвестных работников, делающих в глуши свое трудное, полезное и невидное дело… Да, ими всеми уже сделано кое-что, они с гордостью могут указать на плоды своего дела. Те, узкие и черствые, относятся к этому делу свысока… Что-то сами они сделают? И тяжелая злоба к ним шевельнулась в Сергее Андреевиче, и он почувствовал, что никогда не примирится с ними, никогда не протянет им руки…
Через всю свою жизнь, полную ударов и разочарований, он пронес нетронутым одно – горячую любовь к народу и его душе, облагороженной и просветленной великою властью земли. И эта любовь, и его тоска перед тем, что так чужда ему народная душа, – все это для них смешно и непонятно. Им смешны сомнения и раздумье над путями, какими пойдет выбивающаяся из колеи народная жизнь. К чему раздумывать и искать, к чему бороться? Слепая историческая необходимость – для них высший суд, и они с трезвенною покорностью склоняют перед нею головы…
– Да, что-то они сделают? – повторял Сергей Андреевич, мрачно глядя в темноту.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые – сб. В.Вересаева "Очерки и рассказы". СПб., 1898, с подзаголовком: "Эскиз". Написано в 1897 году.
Рассматривая это произведение как непосредственно продолжающее "Без дороги", В.Вересаев предложил его журналу "Русское богатство", хотя и сильно сомневался в возможности публикации его там: "…выводятся социал-демократы, и отношение к ним автора очень сочувственное" (мемуарный очерк В.Вересаева "Н.К.Михайловский"). Действительно, народническое "Русское богатство" не приняло откровенно марксистской направленности "Поветрия", рассказ был отвергнут. Тогда "Поветрие" было передано В.Вересаевым марксистскому журналу "Новое слово". Рассказ там приняли, но напечатать не успели: журнал закрыли. "Я предложил рассказ "Миру божьему", в последние годы начавшему решительно склоняться к марксизму, – вспоминал В.Вересаев в том же очерке о Н.К.Михайловском. – "Мир божий" отказался поместить рассказ, и секретарь редакции, Ангел Иванович Богданович, откровенно сознался мне, что напечатать рассказ они боятся: он, несомненно, вызовет большую полемику и обратит на их журнал внимание цензуры". Писателю удалось напечатать "Поветрие" лишь в 1898 году в первом сборнике своих рассказов.
Есть основания предполагать, что заголовок рассказа – "Поветрие", который использовала народническая и либеральная критика, доказывая сдержанное отношение писателя к марксизму, появился лишь как уступка цензуре. 23 марта 1897 года В.Вересаев отметил в дневнике: "Вчера сдал в редакцию свой рассказ "На повороте"; он мне нравится…" Никакой другой из известных нам рассказов этого времени, кроме "Поветрия", не мог называться "На повороте". Вполне возможно, что это – первоначальное название рассказа, измененное в силу тех серьезных цензурных затруднений, которые он встретил при публикации.
Народническая критика, а отчасти и либеральная, на первых порах не разобравшись в истинном звучании ранних вересаевских произведений, причислила писателя к народникам. Но появление "Поветрия" не оставило сомнений, что по отношению к народникам у В.Вересаева "проскальзывает… усмешка", и, даже больше того, народники ему прямо враждебны. В критике усилились тенденции изображать автора "Поветрия" писателем "бездорожья": "он сам и его герои решительно не знают, куда идти, что делать, где и в чем правда" (Скриба. "Письма о литературе. О г.Вересаеве". – "Одесские новости", 1898, 30 декабря); "автор показывает большую наклонность к пессимизму", "проглядывает… отсутствие веры в жизнь, сомнение в том, что в жизни существуют и положительные элементы, задатки лучшего будущего", читатель выносит "небодрящее, а подчас даже мертвящее впечатление" (Н.И.Р. "Вересаев В. "Очерки и рассказы". – "Сын отечества", 1898, 23 ноября / 5 декабря); "во всех рассказах г.Вересаева фигурируют лишние люди", "изжившие свое содержание" (И-т. "Новости литературы и журналистики". – "Русские ведомости", 1898, 11 сентября). В.Вересаев объявлялся писателем, который никакой теории не сочувствует: "…он не народник… он и не марксист", "…В.Вересаев говорит народникам: вы правы, а марксистам: не могу с вами не согласиться", – он – "уклончивый талант" (М.А.Протопопов. "Беллетристы новейшей формации". – "Русская мысль", 1900, кн. IV). Народникам и либералам не хотелось отдавать В.Вересаева марксистам.
Однако наиболее дальновидные представители народнического движения все больше понимали, что отрицать марксистскую настроенность В.Вересаева невозможно, и пытались приглушить идейное звучание его произведений рассуждениями об оскудении таланта молодого писателя. Идеолог народничества Н.Михайловский, еще недавно приветствовавший вхождение В.Вересаева в литературу, утверждал, что не оправдалась надежда на появление нового яркого художника в русской литературе, что одна из причин тому – ложность идеалов автора "Поветрия": рассказ не отражает действительной жизни, его героиня Наташа "ищет не такой задачи, которая бы была ей под силу, а просто самой важной, самой полезной, для которой она, может быть, ведь и не годится…" ("Литература и жизнь. Кое-что о современной беллетристике". – "Русское богатство", 1899,? 1 – 2). Н.Михайловскому возразил А.Потресов ("Начало", 1899.? 4), который видел заслугу В.Вересаева в том, что он "уловил едва народившийся тип" и воплотил его в образе Наташи – "отнюдь не исключительной, а самой обыкновенной" девушки; ее не удовлетворяет роль сельской учительницы, не тянет к филантропии, она упорно ищет свое место в общественной жизни страны и находит его в марксизме. Но этот номер журнала был конфискован, и читатели смогли познакомиться со статьей только через семь лет, когда она была напечатана в сборнике статей А.Потресова ("Этюды о русской интеллигенции". СПб., изд. О.Н.Поповой, 1906).
"Поветрие" не раз использовалось в марксистских кружках в целях пропаганды.
В 1909 году, готовя "Поветрие" к переизданию, В.Вересаев произвел серьезные изменения в тексте: старый подзаголовок "Эскиз" заменил новым – "Эпилог", обращая внимание на неразрывность этого рассказа и повести "Без дороги", сократил теоретические споры, а также описания операции и настроения Сергея Андреевича. Вплоть до последнего прижизненного издания рассказ многократно подвергался стилистической правке.