«Просто совпадение!» — кричит разум, не желая верить в причастность дочери к происходящей чертовщине, но внутренний параноик потирает потные ладошки — паутина зла масштабнее, чем я мог предполагать. Впрочем, отец я, наверное, чуть лучший, чем муж, потому как в комнату дочери заглядываю с вопросительным интересом. Уверен, Полина на моей стороне. Почему же я не могу так поверить в невиновность Лики?
Длинноногий, еще нескладный, подросток валяется на кровати в коротких шортах и майке, заляпанной чем-то ярким. «Вероятно, краски», — делаю вывод, видя на мольберте незаконченную картину. Судить о замысле художника пока рано, но глядя на детали — пейзаж, склон горы и какие-то руины. Полина отрывается от блокнота, в котором что-то вдохновенно черкает, и кивает с вопросительной улыбкой. А я и сам не знаю, зачем пришел, но в детской, увешенной гирляндами и постерами, где на подоконнике живет сразу пять чайных кружек, а под кроватью можно найти альбомы и скетчи за весь творческий путь, мне удивительно спокойно.
Сажусь на крутящийся стул у синтезатора и задумчиво касаюсь запыленных клавиш. Рисовать дочь любит больше, чем музицировать, в отличие от меня. Заброшенный инструмент отзывается благодарным звучанием, и совершенно неосознанно я начинаю наигрывать мелодию. Сколько лет назад играл последний раз? А ведь когда-то давно не мог и дня прожить без музыки.
— Красиво! — Полина откладывает рисунок и прислушивается.
— Под эту композицию мы познакомились с твоей мамой, — ностальгической грустью накрывает давнее воспоминание. Тогда я состоял в школьной группе — клавишник, всегда на задворках, непопулярный в отличии от фронтменов. Таких у нас было трое — солист и автор текстов, смазливый до слащавости Петер, басист — смуглый, грубоватый Коджо и, разумеется, Бастиан Кёрн — бэк-вокал и саксофон. Аплодисменты и внимание фанаток в основном доставались им, Себастиану даже чуть больше, чем остальным. Именно Бас познакомил меня с ребятами, однажды услышав, как я играю. На школьных балах мы исполняли известные мелодии, но главные хиты были нашего авторства — слова Петера и моя музыка. Лика училась на год младше — профессорская дочка, красавица и тихоня. Держалась обособленно, никого не привечала, хотя многие и пытались. Ко мне подошла сама, когда мы закончили и уже убирали оборудование, а на весь зал орали из колонок популярные трэки.
— Ты Влад, верно? — и протянула мягкую теплую ладонь, — а я Лика. Сыграй для меня еще раз?
И я сыграл. И играл еще сотни раз множество своих и чужих мелодий, пока спустя долгих восемь лет она не сказала мне «да».
— Пап, ты что-то хотел? — голос дочери возвращает в реальность. Полина смотрит выжидающе — все-таки я без спроса вторгся на ее территорию. Пожимаю плечами и отвечаю искренне:
— Просто прячусь.
— Понятно, я тоже сваливаю в такие моменты.
Удивленно выгибаю бровь — на моей памяти отношения тещи и жены душные, подавляющие, тяжелые, но всегда показательно вежливые. В этот момент снизу раздается звон бьющейся посуды. Полина не реагирует, точно это привычное дело.
— Часто они так? — спрашиваю, понимая, что ничего не знаю о своей семье.
— Ты серьезно не помнишь? — дочь заинтересованно подвигается ближе. Точно так же недавно смотрел на меня Бас — как на любопытный клинический случай.
— Помню что?
Полина уже сидит вплотную — худые голые коленки задевают мое напряженное бедро.
— Пообещай не пугаться? — спрашивает и, не дождавшись ответа, сжимает мою ладонь в своих. Детская меркнет. Сердце бухает о ребра в предвкушении нового приступа, но внезапно я проваливаюсь из тела, перестаю ощущать спинку кресла под спиной и теплые пальцы дочери. Перед глазами проясняется другая сцена — наша кухня в шарах и гирляндах. На круглом столе остатки праздничного торта, а рядом я сам с чашкой кофе в руках.