— Если отвечу — уедешь? — Лика обнимает себя руками и съеживается будто от холода.
— Нет. Как я сказал твоей матери, это наш дом. И здесь моя семья, с которой я хочу быть вместе, покуда смерть не разлучит нас, — сказанные вслух мысли сжигают остатки сомнений. У каждого счастья своя цена и несколько лет жизни теперь не кажутся такой уж высокой платой за право быть мужем и отцом.
— Ты либо дурак, либо романтик, — супруга кривит рот, но я замечаю тень робкой улыбки.
— Два в одном, — усмехаюсь и жду. Лика закрывает глаза, делает глубокий вдох и начинает рассказ.
— Так повелось давным-давно, я не знаю истоков и причин, но каждая из нас до достижения двадцать пятой зимы должна найти своего господина. Он становится нашей жизнью, а мы дарим ему ребенка. Это всегда одна дочь, похожая на отца, как две капли воды. Наверно, чтобы невозможно было заподозрить измену. Хотя, как я говорила раньше, изменить мы не можем — с момента первого слияния мы мало того что безусловно верны, так еще и утрачиваем привлекательность для других.
— Не замечал такого — мои коллеги считают тебя очень красивой, а Бас так и вовсе иногда предпочитает твое общество моему.
— Спасибо, — Лика улыбается и даже слегка краснеет. — Но, ни один из них никогда не пожелает меня как женщину. Пока ты рядом, и пока ты жив.
— Успокоила. Хоть это слегка обидно. Я-то считал, что урвал завидную невесту.
— Смерть господина освобождает нас от обязательств и запускает обратный отсчет. Один лунный месяц есть у Повилик, чтобы найти другого или смириться с неизбежным. Некоторые, как Виктория, рыщут в поисках нового мужа, но большинство вкладывает остаток сил в Писание.
На мою выгнутую бровь Лика поясняет:
— Дневник, наподобие того, что ты нашел и осквернил в доме матери. В нем записываются самые важные знания, опыт, рекомендации, обряды и ритуалы. Передача Писания от старшей Повилики к младшей — одно из обязательных условий сохранения рода. Так мы наследуем часть силы нашей прародительницы.
— Но у тебя дневника нет, — озвучиваю уже известных факт.
— Да, — соглашается жена, — мне было пять лет, когда умер дед, и для бабки начался отсчет последней Луны. Для инициации я была мала, к тому же Полин подавала большие надежды.
— Вроде тех способностей, что у нашей дочери? — вклиниваюсь в рассказ.
Лика кивает:
— И да, и нет. Каждая уникальна — никто из известных мне Повилик до Полины не мог проникать в воспоминания. Мы все связаны, но, чтобы так запросто получать доступ к памяти предков — это что-то новенькое. Сестра видела суть вещей, их предназначение.
— Понимаю, — вспоминаю откровение Баса про набитое на предплечье сердце. — Ее татуировки открывали людям их таланты и склонности. Кстати, а ваши рисунки?
Уточнять не требуется — Лика прекрасно понимает, что речь о тату на спине Виктории.
— Знак рода. Результат инициации. Старшая прорастает в младшей. Так мы получаем знания о своей природе и обретаем себя. Потому я — слабое семя, ущербный росток без корней, сорняк без истинного имени и способностей.
— Ерунда какая-то! — горечь в голосе жены провоцирует меня, требует утешить. Очень кстати в мозгу всплывает странный диалог с соседкой. — Твои подушки — они показывают сны!
Лика отмахивается:
— И ты туда же, Влад! Хелена слегка не в себе, начитается вечером любовных романов, а потом ей снятся то танцовщицы в Мулен Руж, то пилоты дирижаблей, то готические замки. Эти выдумки не имеют ко мне никакого отношения! Я ничего такого не вижу! У меня нет связи с родом!
Она переходит на крик — старая обида, бессильная злость выплескиваются наружу. Лика вскакивает и отворачивается к окну.
— Они могли разделить силу, — шепчет едва слышно. — Бабушка говорила, что раньше так делали, если у одной Повилики были дочери от разных мужчин. Но мама настояла отдать все Полин. Я никогда не была ей важна. Просто необходимая плата, печать, что закрепляет их с Робером союз. Слабый последыш, оставленный на волю судьбы. Вечное разочарование…
Плечи жены судорожно дергаются, и я больше не могу сохранять дистанцию. Вскакиваю, быстро подхожу и крепко обнимаю. Сердце ухает, словно проваливается в глубокую яму, но не останавливается, а наоборот — взвивается под самое горло и бьется быстрее, радостнее. В груди щемит — возможно, предвещая новый приступ, но мне кажется — именно так ощущается близость счастья.
Лика вздрагивает от прикосновения, замирает, будто в испуге, а затем оборачивается и прижимается ко мне. Мы долго так стоим, а наши силы переплетаются, проникают друг в друга и прорастают под кожей — незримыми общими на двоих узами семьи.