Я взял ее за другой конец.
– А веревку надо снять?
– Во-первых, это шнур. Во-вторых, нет, не надо.
Я осмотрел биту.
– А в бейсбол ей играть можно?
– Только если вы дикарь.
– А в какую же игру можно?
Дворецкий прижмурил глаза. На его губах появилась улыбка. И он сказал, словно погрузившись в транс:
– В самую красивую и благородную из всех игр, которые изобрело или когда-либо изобретет человечество.
Я снова осмотрел биту.
– Стопудово.
– Как вы должны помнить, молодой господин Джонс, насмешка – низшая форма остроумия. Но насмешки над крикетом равносильны святотатству, и в моем присутствии их не будет.
По его голосу я понял: он не шутит.
– Ну а из какого она дерева? – спросил я, хотя вообще-то мне было без разницы.
– Из ивы, – сказал Дворецкий. – И сегодня вечером вы ее обстучите.
И если вы не знаете, что такое «обстукивать», то вы, по всей видимости, никогда не держали в руках новую крикетную биту, и дворецкий не вручал вам бутылочку с олифой и чистую тряпку, и вы не натирали биту маслом: натираешь, натираешь, натираешь, а дворецкий смотрит и показывает тебе жестами, как это полагается делать, так, как он сам, наверное, делал в детстве, и, наверное, ему хочется отобрать у тебя биту и все сделать самому. А потом колотишь по бите крикетным мячом со всех сторон, чтобы дерево загрубело. Дворецкий говорил так, словно это типа такой обряд посвящения и я должен через него пройти.
Но знаете, что я вам скажу? Я думал не о том, что это типа обряд.
А о том, как бы он понравился моему брату Карриэру.
Карриэр заляпал бы всю комнату олифой, но… ох… как бы ему понравилось обстукивать биту.
Между прочим, в тот день после большой перемены я зашел в школьную библиотеку и отправил отцу по электронной почте свое сочинение – выразительное описание с глубоким подтекстом. А после уроков опять заскочил в библиотеку и проверил свой почтовый ящик.
Но когда человек в заграничной командировке, это же дело обычное, верно? В смысле, имейл мог не дойти. Или, может быть, отец сейчас где-то на задании. Или, может быть, у них уже ночь. Или, может быть, у них чрезвычайная ситуация – всякое бывает, и база оборвала все контакты с внешним миром, потому что над ней нависла угроза.
Мало ли почему он не может мне ответить.
Мало ли почему…
6
Судья
Судья – высший авторитет в том, что касается честной игры, с момента, когда в начале матча капитаны бросают жребий, и вплоть до окончательного подсчета очков. Судья досконально разбирается в правилах крикета, его задача – блюсти справедливость, пристально наблюдать за происходящим на поле и хранить традиции своего вида спорта.
Когда мы подъехали к дому, мама стояла у распахнутых ворот гаража. У распахнутых ворот совершенно пустого гаража.
– Значит, джип правда умер? – спросила Эмили.
– Боюсь, что да, – сказала мама.
– И что теперь – купим другой?
Мама закрыла ворота, и до меня вдруг дошло.
Другого джипа не будет.
По той же причине, по которой мы так и не купили другую микроволновку, когда в старой что-то взорвалось и стекло вылетело.
По той же причине, по которой я отдал Энни свой старый велик, а новый мне до сих пор не купили.
По той же причине, по которой компьютер у нас такой старый, что в игры на нем не поиграешь; впрочем, какая разница, игр у нас тоже нету, ни одной.
По той же причине, по которой Энни, Эмили и Шарли купили новые кроссовки для школы, а мне – нет.
– Мисс Эмили, – сказал Дворецкий, – в текущий период перевозить вас – моя задача.
– Вы каждый день будете возить нас на Баклажане?
– Я буду каждый день возить вас на бентли, мисс Эмили. И так будет продолжаться, пока молодой господин Джонс не получит водительские права.
А знаете, как противно ходить учиться в шестой класс в кроссовках, оставшихся от пятого класса? Знаете, как они уже стоптались – полный отстой…
– Картер не умеет водить машину, – сказала Эмили.
Дворецкий удивленно выгнул бровь.
Жуткий отстой.
– Молодой господин Джонс, – сказал Дворецкий и показал на Баклажан.
– Чего? – спросил я.
Он подошел к двери и распахнул ее. К водительской двери.
– Чего? – спросил я снова.
– Если вы сядете на сиденье, мы отрегулируем его по вашему росту.
Я посмотрел на маму. Она пожала плечами, позвала девчонок и направилась к дому.
Я сел в машину. Дворецкий обошел вокруг машины, сел рядом со мной.
– Мне двенадцать лет, – сказал я.
– Тогда времени остается в обрез. Вы знаете, где педаль газа, а где педаль тормоза?
Я кивнул.