— А вот и я! — время моего выхода. Неторопливо спускаюсь по лестнице, нарочито громко пристукивая каблучками. Да, дамы и господа, все внимание на мою скромную персону! Медленно вхожу в гостиную, наслаждаясь произведенным эффектом. Ну и физиономии у вас вытянулись. И рты пооткрывали. Что, не соответствую папиной рекламе? Фейсом товар не вышел? Ну извините, как говорится, не нравится, не берите.
— Здравствуйте, молодая леди, — растерянно произносит папин друг. Николай Данилыч, если не ошибаюсь. Лично не знакома, но наслышана. Крупная шишка и денежный мешок. А рядом с ним сынок его, Роман, мой жених предполагаемый.
— Евангелина! — я вздрагиваю от ледяной интонации отца. Ух, как проняло его. Кто такая Евангелина? Да я это, я. Угораздило родителей дать мне это дебильное имя. Всю жизнь, можно сказать, испортили. И ведь в честь кого и чего, непонятно. Нет у нас родственников с таким именем. В детстве я пыталась выведать у родителей, кому ж из них пришла в голову сия гениальная идея, как посильней насолить дочке. Но ничего вразумительного так и не узнала. Судя по их словам, их обоих озарило, когда я уже родилась. Сначала мне собирались дать вполне нормальное имя Татьяна.
— Но когда мы принесли тебя из роддома домой, и как следует рассмотрели, то сразу поняли, что никакая ты не Таня. Даже не похожа на нее. И решили, что будешь Евангелиной, — так мне любила объяснять этот феномен мама. А я, маленькая, после этих слов сразу бежала к зеркалу, рассматривала себя и пыталась понять, почему же я не похожа на Таню, и где на мне указано мое придурочное имя.
Потом, правда, повзрослела и смирилась. А куда деваться? Пообещала себе, что как только мне исполнится восемнадцать, обязательно сменю имя. Да на ту же Таню, например. Когда согласие родителей не потребуется. С тех пор прошло много лет. Восемнадцать мне исполнилось, но мое имя все еще со мной. Привыкла, наверное. Или лень просто. Это ж сколько документов менять придется. Правда, Евангелиной меня теперь зовут только по паспорту, да папа, когда сильно не в духе. Для всех же остальных я остаюсь просто Евой.
— Это что еще за маскарад? В кого ты вырядилась? — голос отца не предвещает ничего хорошего. В любом другом случае я бы уже давно слиняла в свою комнату и заперлась там на замок, чтобы какое-то время не показываться ему на глаза, пока он не остынет. В любое другое время, да, но не сейчас. Сейчас я собираюсь бороться за свое будущее. И я покажу отцу, что я тоже человек, а не удачное вложение капитала.
— Студентка, комсомолка и просто красавица! — бодро рапортую ему. У Николая Данилыча глаза из орбит начинают вылазить. Так и хочется его пожалеть. Сказать, спокойно, мол, дяденька, нервные клетки не восстанавливаются. Хряпнул бы еще коньячка, да не лез в наши дела семейные. Зато сынок его сидит, лыбится во все свои тридцать два клыка, или сколько их там у него? Что смешного, мальчик? Хочешь в жены неадекватную девицу? Нет? А получишь.
— Ева, шла бы ты лучше к себе. Папа остынет, потом придешь и извинишься, — тихонько шипит мне мачеха, предлагая пути к отступлению. Тоже переживать начала. Папа у нас вспыльчивый, но отходчивый, это все знают, и все этим пользуются. Наверное, стоило бы мне воспользоваться ее советом, да только я уже закусила удила, и готова идти до конца.
— А ну, быстро пошла к себе, смыла всю дрянь с лица, и переоделась во что-нибудь приличное, — командует отец, медленно наливаясь кровью от ярости.
— Не буду! — упрямо задираю нос кверху. Вот, знайте, что у меня тоже свое мнение есть. И отцу в упрямстве я почти не уступаю.
Швах! Не заметив замаха отца, я не успеваю уклониться, и получаю от него сильнейшую пощечину. Лицо словно взрывается от боли, а в глазах все темнеет. Машинально притрагиваюсь ладонью к щеке и закусываю губу, чтобы не зареветь. Завтра там будет огромный синяк. Медленно перевожу взгляд на отца. Похоже, он тоже ошарашен своей выходкой, как и его гости… Молчание, все молчат. А я не могу прийти в себя от неожиданности. И еще жутко болит голова.
— Ева, иди в свою комнату! — первой отмирает и подает голос мачеха.
Я молчу и смотрю на отца.
— Ева, иди к себе! — она повторяет это чуть громче, а мне плевать. Что он мне еще может сделать? Посильнее ударит? А пусть! Попаду в больницу с сотрясением мозга, вот будет реклама для господина мэра. Наконец, и отец выходит из ступора. На лице его мелькает виноватое выражение, которое, впрочем, быстро исчезает. Конечно, не царское это дело, виноватым себя чувствовать. Лучше козла отпущения найти. Держу пари, это я буду. Сейчас скажет, что я его сама довела.