— Сами почему коней не разводите?
— Охохонюшки, барин! Справное-то животное, поди, и до пятидесяти рублев доходит. А где я?! Четвертную бумагу и видал-то единожды. И то в руках гостя торгового. С извозу ежели рубли три за зиму нашкорябаешь с добрых господ – и то ладно. Многие и того домой не привозят… Времена ныне таки… То ли копейку в кошель, то ли голой… задом в сугроб. Лихие опять же озоруют…
— А власти чего?
— Окружные-то? А им-то чево? Им жалова с Рассеи идет. Што им до нас? Деньгу и ту, поди, фердъегеря привозят. Окромя купчин да ссыльных, и не нужны никому.
— А губернские чего ж?
— Те, барин, поди, и не ведают о нас, — хмыкнул извозный мужичок. Полдня везший нас по лютому морозу, потом раненый, но так и не захныкавший, не пожаловавшийся ни разу. Стальной мужичок!
— Но ведь тракт государев…
— То так.
— И извоз по тракту – государево дело. А для Сибири дорога эта – так и вообще пуповина.
— Складно у тебя выходит, барин, — кивнул Евграф. — А мы, при извозе, значицца, навроде мамкиного молока, что нерожденное дитятко окормляет.
— Выходит, так, — улыбнулся я. — Вы людей возите, а это кровь Сибири нашей.
— Складно, — и вовсе обрадовался возница. — В Термаковскую деревеньку вернусь – земелям передам, порадую. Мне за то и любо ссыльных-то возить, что у них завсегда складно речи весть выходит…
— А если бы была у тебя пара лошадок справных?
— Ишто? Издохла бы животина к весне. Я сена коровенке едва надергал, а коням еще и овса положено.
Вымогатель. Наверняка ведь уже понял, что трофейные лошади ему могут достаться. И деньги из загашников злыдней видел. Вот и намекал – чего бы мне не поделиться доходами? А и правда. Чего мне, жалко, что ли? Герман Густавович одного жалованья по службе государевой до десяти тысяч в год должен получать. Да в саквояже двадцать тысяч ассигнациями – батюшкин гостинец. От матушки, уже года три как почившей, наследство – шестнадцать тыщ золотом – тоже с собой. В Санкт-Петербурге, в Государственном Банке, девять серебром, и двести с лишним акций Кнауфских заводов в Уральском горном округе примерно на двести тысяч серебром – это уже от отца. Дядя, отцов брат, Эдуард Васильевич Лерхе, калужский губернатор, письмо присылал, писал – коли нужда будет, мол, скажи. В пределах двадцати-тридцати тысяч поможет. Недавно у него жена скончалась. Дети еще не успели вырасти, так что он, похоже, надо мной решил попечение взять.
Брат пять тысяч передал "на обустройство". Говорил: на нового начальника попервой всегда по платью да статью смотрят. Уж потом – по уму да делам. Что мне червонец засаленными, истертыми бумажками. А тому же Евграфу – доход за три года.
И возница к жизни на глазах возвращался, стоило и вторую конягу – молодого, задорного жеребца – к задку кареты привязать. А получив все добытые ковбойским трудом ассигнации – что-то около двенадцати рублей, между прочим, — Евграф и вожжи у меня отобрал.
— Шел бы ты в баул, барин. Полегчало мне. Сам, поди, справлюсь.
И добавил, убедившись, что я благополучно перелез на малом ходу внутрь кареты:
— Ты там за револьверт крепче держись. Мало ли чего…
Совет не был лишен логики, тем более что Гинтар с перезарядкой уже успел управиться. Так и поехал оставшиеся одиннадцать верст до почтовой станции в Усть-Тарке с пистолем за пазухой. Мало ли чего…
У моего слуги титановые нервы. Вот вы бы смогли после попытки ограбления, перестрелки и хладнокровного убийства беззащитного бандита усесться в бултыхающийся по буеракам дормез, завернуться в плед и уснуть? А он сопел в обе дырочки, еще и причмокивая во сне. Видимо, что-то вкусное снилось.
Салон выстудило. Меня потряхивало от холода. В голову лезли дурацкие мысли, главной из которых был вопрос, опять и опять одолевающий мою новую голову: зачем я здесь? Казалось, стоило догадаться, ответить – и сразу станет понятно: и почему именно сюда, в это место и время, и что делать дальше.
Нужно сказать, озадачился я таким набором непоняток не первый уже раз. Еще в той жизни, усевшись в губернаторское кресло, тоже вопрошал молчаливые небеса: за что? Что делать-то теперь дальше? Тогда, давным-давно, через полторы сотни лет вперед, к решению я пришел довольно быстро. "Друзья" помогли. Соратники, едрешкин корень. Быстро, под бульканье жидкой составляющей накрытого стола, убедили. И что я весь такой расчудесный и презамечательный, и что теперь мы все ого-го! Рай в отдельно взятом регионе необъятной нашей Родины построим. И заживем так, что у буржуев заграничных скулы сведет от зависти! И что соратники, друзья и просто заинтересованные личности – всегда со мной. Народ счастлив и спать не может – от восторга хохочет.