Нужно сказать, озадачился я таким набором непоняток не первый уже раз. Еще в той жизни, усевшись в губернаторское кресло, тоже вопрошал молчаливые небеса: за что? Что делать-то теперь дальше? Тогда, давным-давно, через полторы сотни лет вперед, к решению я пришел довольно быстро. «Друзья» помогли. Соратники, едрешкин корень. Быстро, под бульканье жидкой составляющей накрытого стола, убедили. И что я весь такой расчудесный и презамечательный, и что теперь мы все о-го-го! Рай в отдельно взятом регионе необъятной нашей Родины построим. И заживем так, что у буржуев заграничных скулы сведет от зависти! И что соратники, друзья и просто заинтересованные личности всегда со мной. Народ счастлив и спать не может — от восторга хохочет.
Естественно, каждый выразил надежду, что и ему воздастся по трудам, когда дело до попила и раскола праведно нажитых благ дойдет. Ка-анечна, и народ не забудем… А ка-ак жо! Все ж для нево, прст. Денно и нощно токмо о нем, падле… Каждый по доляшечке малой — бомжу вилла на Канарах…
Так что на второй уже день, едва справившись с похмельем, я и рукава засучил. Ты воду носил? Дрова пилил? Кашу месил? Нефиг, скотина ленивая, делать на высоком посту в моей администрации. А у меня как раз надежный есть человек — тост такой красивый вчера говорил… Почти месяц «слонов» раздавал. Потом только до хозяйствования руки дошли. Стал интересоваться: а чего же это у нас в области не так и, главное, как с этим бороться. Только поздно уже было. Старые, те, кто знал, что да как, уже в отставку отправлены, а новые своих людей расставляют по вертикали власти. Некогда им пустяками заниматься.
Я сдуру по предприятиям поехал. С людьми стал разговаривать. Телевизоры это любят — стаей за мной бегали. Пресс-секретарь чуть до белочки не допился на гешефтах. Банкиров к себе созывал и предпринимателей видных. Обещал всякое, наказы давал и авансы раздаривал.
Пустое это все. Соратнички с меня пример брать не спешили. С народом лясы точить не стремились. Нашлось что отнять и поделить. И «папе» в Первопрестольную долю закинуть. К концу второго года моего правления у меня вся родня от третьего до седьмого колена уже миллионерами были. До третьего-то нельзя — они декларации о доходах подают. А так выходило, что шофер дядя Толя богачом рядом со мной числился.
Потом и вообще как-то втянулся. И рай земной расхотелось строить, и Москва по рукам палкой лупасила, стоило о нуждах народа заикнуться. Самый Главный — тоже человек. У него дочери. Так что строг, но справедлив. Лишнего не болтать, дань приносить в клювике вовремя и «неправильными» отчетами власть не пугать. Пуганая власть начинает нервничать и двигать кресла. А так: смертность выше рождаемости? Но ведь численность населения растет, значит, и нечего вдаваться в подробности. А что «численность» эта в основном за счет черноэмигрантов прибывает — так это тоже частности.
Опять же труба! Которая нефтяная. Думаете, нефть — это много-много вялотекущих денежек в иностранной валюте? Не только! Труба — это власть и влияние. Думаете, почему новосибирцы микролинзу на Верх-Таре разрабатывать стали? А чё они, рыжие? У всех вокруг труба есть, а у них, окромя моста через Обь, один Искитимцемент. Ну и барахолка на Гусинке. Тоже труба та еще…
Владельцы этих самых нефтяных труб — самые главные «коровы». Кто только их не доит! Экологи, нацменьшинства, администрации всех уровней, таможня, менты и, конечно, аппарат Самого. Отобрать самотекущее всяко проще, чем свое отдать. А бюджет уже давно поделен и даже «освоен». Чего его теперь — возвращать, что ли? Не поймут. А от непонятного появляется чувство опасности. В узких кругах широко известно: не каждому опасному везет до Лондона добраться. Многие и за неуплату налогов в особо крупных размерах в противоположную сторону, по этапу…
У меня нефть была. Немного по сравнению с Тюменью, но и поболе, чем у новосибирцев. Так что было за чей счет о народе заботиться. Если вдруг желание появлялось… Ну или жареный петух клевал в одно место.
Так что задолжал я бессмертной своей душе, ох, как задолжал. О том, что, кроме себя, любимого, другие люди есть, — позабыл. Как Инфарктий Миокардовский меня в иной свет переправил, задал я себе вопрос: зачем жил? Кто добрым словом вспомнит? Чего хорошего оставил после себя? И так, блин, больно и горько стало… И страшно. Все вытерпеть можно, все пережить, если хоть крошечная надежда остается. А какая надежда, если душа бессмертна, а ад этот — навсегда?! Думаете, там черти со сковородками? Совесть там. Огромная беспросветная совесть. И триллионы душ в этом пузыре, каждая со своими стонами о неисполненном, «на завтра» отодвинутом.