– Я бы, ваше сиятельство, дозволил крестьянам переселяться на свободные земли в Сибирь. Нет-нет, не отовсюду! Я понимаю! Хотя бы сначала из тех мест, где земель мало или они ненадлежащего для крестьянского труда качества. Из прибалтийских губерний, с нечерноземных территорий…
– И что бы вам, Герман Густавович, это дало? – Он явно был заинтересован, хотя и старался этого не показывать.
– В этих местах стало бы просторнее, у черни не было бы повода больше роптать, что весьма способствовало бы благообразию. А в Сибири гигантские пространства простаивают без всякого применения. Выращенные там продукты могли бы быть доставлены на уральские заводы взамен тех, что привозят из приволжских губерний. Это позволило бы увеличить экспорт зерна…
– Оттого вы, Герман… Вы позволите мне вас так называть? От этого вы печетесь о строительстве паровозной линии от Томска к Уралу? Однако! Исключительно приятно, доложу я вам, обнаружить этакую широту взглядов в таком молодом господине! Этакие дела изрядно благообразны. Да-да! И эту мысль следует немедля донести до государя. И не спорьте! Давайте ка…
Дальше мне и говорить не пришлось. Только кивать в соответствующих местах или улыбаться. Граф сам вполне справлялся. Кортеж не успел еще свернуть с Московского на Загородный проспект, а загоревшийся идеей царедворец уже выдал три или четыре относительно реальных способа добиться внимания царя к теперь уже нашему общему прожекту. Причина его энтузиазма лежала на поверхности. Строгановы владели многочисленными заводами на Урале, и перспектива кормить рабочих дешевым сибирским хлебом не могла его не радовать.
Думаю, он не возражал бы и против того, чтобы часть следующих в мою губернию переселенцев остановилась в его вотчинах. После февраля 1861 года все промышленники испытывали нехватку рабочей силы.
Меня это совершенно не пугало. Я верил, что ямщик Евграф Кухтерин все-таки решится приехать ко мне в Томск весной. А уж в талантах этого проныры я нисколько не сомневался.
Царскосельский вокзал мало отличался от безликих коробок казарм и офицерских общежитий вдоль Введенского канала. Чуточку больше флагов и венков. Плотнее толпа. Многочисленнее гвардейское оцепление. На мостовой вновь появились скрывающие доски ковровые дорожки. Кареты, словно железнодорожные вагоны, покатились ровно, без опостылевшего дребезжания и цокота подков по булыжникам.
Пришлось ждать своей очереди. В пальто было зябко. Ветер легко выдувал остатки тепла из самых укромных местечек. Царевичи наверняка тоже мерзли, но ни словом, ни жестом этого не показали. И потом, когда наш экипаж форейторы подвели к проходу в вокзал, шли медленно, успевая приветствовать подпрыгивающих от восторга обывателей.
В общем зале, где мне пришлось остаться – в царские палаты никто даже и не подумал пригласить, – оказалось тесно. Курильщиков гнали на перрон, и все равно одетые с варварской роскошью сановники сталкивались, звеня орденами. Следовал ритуал извинений, без особой, впрочем, любезности, и почти сразу – новое столкновение.
Самое время незаметно покинуть это высокородное общество. Однако попрощаться с младшими детьми царя я не успел, а уйти по-английски – значит их обидеть. Чего уж я точно не желал.
Но и войти без приглашения в императорский зал вокзала я не мог. В глупой надежде, что кто-нибудь из царевичей соизволит хотя бы выглянуть, приходилось стоять в каком-то закутке у самого выхода к паровозам и не отрываясь смотреть на высокие двери, за которыми ожидала подачи состава царская семья…
– Герман! Герман Густавович?! – Голос явно принадлежал великой княгине Елене Павловне, но ее саму за шитыми золотом спинами вельмож я не видел. – Идите скорее сюда!
Я пошел на звук голоса. Незнакомцы вежливо кивали, с немногочисленными знакомцами приходилось раскланиваться. Несколько минут ушло на неспешное преодоление тридцати метров зала.
– Герман, – прошипела по-немецки княгиня, потянувшись к щеке, – какого черта вы здесь делаете? Как вообще вам удалось сюда пробраться?!
– Ваше высочество, я и не собирался! Но меня пригласили в экипаж…
– Ах Герман, да какое это имеет значение! Вам нельзя здесь быть, поймите же наконец! Это, верно, снова чья-то злая интрига… Но вы-то сами? Как вам могло в голову прийти?
– Так ведь…
– И не смейте оправдываться. Представьте, только представьте, что милая Дагмара узнает о болезни Николая! Какой может выйти конфуз! А виноваты в том станете вы, Герман! И я вместе с вами…
– Как же так?
– Да уж найдется кому указать на вас, милый Герман, пальцем. Да поведать принцессе, что вот, дескать, этот человек спас вашего жениха… Понятно вам наконец?