Выбрать главу

– Ку-куу, тут уж ничего не поделаешь, Умбер. Хоть он и прошел весь путь от далекой горной деревушки до столицы и стал элитным учеником, все равно так и остался деревенщиной! Что ж, думаю, настал день, когда Юджио-доно узнает… сколь недосягаемы для него мы, дворяне высших классов!

Так объявив, Райос развернулся –

Подойдя к кровати, на которой лежали Тиизе и Ронье, он без колебаний поставил на простыню колено. Кровать заскрипела, и Тиизе, все еще в полубессознательном состоянии, часто заморгала.

Красные глаза раскрылись и увидели нависающего над девушкой Райоса. И тут же тонкий голосок разнесся по спальне.

– Нет… нет!..

Извиваясь всем телом, она попыталась ускользнуть, но связанные руки и ноги не дали ей этого сделать. Влажная белая рука Райоса протянулась вперед и погладила Тиизе по щеке.

Следом и Умбер влез на кровать и провел рукой по ногам Ронье. Хоть она и пробудилась позже, девушка сразу поняла, что происходит, и из ее рта вырвался бессвязный крик.

Лишь теперь Юджио понял, что за «суд» происходит в трех мелах от него.

Райос и Умбер собирались обесчестить Тиизе и Ронье. Пользуясь своим правом судить, они насильно совершали то, что дозволено лишь между мужчиной и женщиной, состоящими в браке, благословленном Стейсией, – во всяком случае Юджио в это верил.

Едва поняв это, Юджио выкрикнул:

– Прекратите!..

Он шагнул к кровати – и тут Райос, резким движением подняв голову, уставился на него горящими глазами и рявкнул:

– Ни с места, простолюдин!!!

По-прежнему гладя щеку Тиизе правой рукой, левой он указал на Юджио.

– На твоих глазах осуществляется законный и справедливый суд, проходящий в полном соответствии с Имперским законом и Индексом Запретов! Должен напомнить, что препятствовать власти вершить суд – тяжкое преступление! Еще один шаг – и ты нарушишь закон и станешь преступником!

– Кого…

…это вообще волнует!

А ну прочь от Тиизе и Ронье!

Юджио пытался крикнуть это. Он пытался крикнуть это и броситься на Райоса. Но.

Его ноги остановились сами собой, будто прибитые к полу. Рванувшись вперед, Юджио лишь потерял равновесие и упал на колени. Тут же попытался вскочить, но ноги его не слушались.

Слова Райоса «нарушишь закон и станешь преступником» бесконечным эхом отдавались у него в голове. Да плевать на закон, я должен помочь Тиизе и Ронье, пусть я даже стану преступником. Юджио думал так на полном серьезе, но откуда-то вдруг пришел голос, не принадлежащий ему самому.

Церковь Аксиомы абсолютна. Индекс Запретов абсолютен. Идти против него запрещено. Запрещено любому, кто бы он ни был.

– Гу… хх!..

Он стиснул зубы и, бросая вызов голосу, попытался поднять правую ногу. Такие знакомые кожаные туфли – но даже ступни в них сейчас стали тяжелыми, будто превратились в сплошной свинец. Искоса глядя на Юджио, Райос издевательски прошипел:

– Вот и ладненько, оттуда и смотри, как хороший мальчик.

– У… уггг…

Ценой невероятных усилий Юджио сумел чуть подвинуть вперед непослушную правую ногу, но хоть чуть-чуть подняться был не в состоянии. А пока он пытался, грязные лапы Райоса и Умбера тянулись к Тиизе и Ронье.

– …Семпай.

Услышав этот слабый голос, Юджио чуть повернул взгляд.

Тиизе, прижатая к кровати Райосом, повернула голову набок и смотрела прямо на Юджио. Ее щеки, всегда румяные, точно яблоки, посинели – скорее всего, от переполняющего девушку страха, – но к глазам вернулся решительный блеск.

– Семпай, не надо. Не надо обо мне беспокоиться… это наказание я должна принять.

Голос Тиизе дрожал, прерывался, но слова звучали твердо. Девушка кивнула, потом повернула голову и устремила взгляд вверх. Презрительно посмотрела на Райоса и зажмурилась. Лежащая рядом Ронье уткнулась лицом ей в плечо, но тоже не проронила ни звука.

При виде решительности девушек Райос чуть отодвинулся, будто в удивлении…

…но тут же ядовитая усмешка появилась у него на губах, и он тихо произнес:

– А ты упряма для девчонки-дворянки шестого класса. Похоже, Умбер, будет интересно – сколько они сумеют продержаться.

– Давай тогда посостязаемся, которая закричит первой, Райос-доно?

Лица этих двоих, в которых не осталось ни намека на дворянскую гордость, едва ли не горели от вожделения и возбуждения.