— Мальчик, мальчик, — бормотала Аня, — какой же ты еще мальчик! У тебя все будет хорошо, я знаю. А мне уже все равно. Я тоже вылечусь. Я, оказывается, раньше и не болела, так, капризничала. Как мне теперь вылечиться?! Как?!
Глава 7
Глава 7
Аня
Аня набирала Кена раз за разом, но он не брал в трубку. Наконец, женский голос в мобильном сообщил, что аппарат абонента выключен. Тогда Аня позвонила Станиславу Ивановичу.
— Анюта, — приветливо отозвался Новиков-старший.
— Я не могу дозвониться Кеше.
— Кеша сейчас… очень занят, — сказал Станислав Иванович. — Я обязательно передам ему, что ты звонила. Что ты решила?
— Я… хочу вернуться. Мое место уже занято?
— Увы, но я посмотрю, что можно сделать. Уверен, все будет хорошо. В вузе есть вакансии по твоему профилю. Даже если нет, возьми перерыв, займись подготовкой к поступлению. Подробности мы с тобой обговорим.
Голос Новикова звучал так убедительно, что Аня почувствовала облегчение. Но потом… «Возьми перерыв в работе» означало «возвращайся к Кену и стань полностью от него зависимой». Даже во сне Аня продолжала решать мучительную дилемму: сомнительное достоинство, одиночество, прозябание, тяжкий труд ради дополнительного заработка или брак по расчету, ложь… и все то же одиночество, зато в уюте и при деньгах. Она каждый день разговаривала с отцом, но пока не решалась сказать ему, что готова вернуться в Москву.
Обход общежития, затеянный Каде, застал Аню врасплох, ходя завлабораторией о нем несколько раз предупреждал.
Аня как раз готовила обед, хотя сомневалась, что сможет что-нибудь съесть в таком состоянии. Она открыла дверь, и Герман Фридрихович улыбнулся. Аня стояла перед ним в джинсах и футболке — на кухне было жарко от плиты — с волосами, собранными в легкомысленный девичий хвостик. Из-за спины Каде выглядывали недовольный комендант, Светочка, долговязый парень, председатель профсоюза, и еще пара человек из административного состава вуза.
— Что ж, — сказал Герман Фридрихович, улыбаясь, — жалуйтесь.
Аня пригласила его войти, занервничав. Каде нахмурился, осмотрев кухню, прошел в комнату, извинившись за обувь, и в ней сразу же стало тесно. Доцент остановился посредине Аниных «апартаментов», оглядываясь, покачал головой, заметив злополучную кровать, опустил голову, рассматривая затертый скрипучий пол, поднял глаза на пятно плесени в углу, черкнул что-то в блокнотике.
— Герман Фридрихович, — сказала Аня, — все не так плохо. Я не думаю, что стоит…
— Нет, Анна Сергеевна, — Каде покачал головой. — Эта не та жизнь, которую вы заслуживаете.
Аня прислушалась к голосам в коридоре, мелодичному смеху Светочки и басам сотрудниц, переместившихся дальше по коридору, и прикрыла дверь. Усмехнувшись, призналась:
— К сожалению, Герман Фридрихович, в последние дни я окончательно убедилась, что да… это не та жизнь. Я перевелась в Каратов, чтобы быть… поближе к семье, мои отец и тети живут неподалеку, мне тогда казалось это наилучшим решением. Но сейчас все изменилось. Боюсь, я…
— Не принимайте необдуманных решений, — быстро сказал Каде, оборачиваясь к Ане. — Жилищные условия — это решаемо.
По плечам ее пробежала дрожь — таким хищным и стремительным было его движение. Ей стало понятно, почему при упоминании имени завлабораторией лица преподавательниц с кафедры принимают такое томное выражение. И откуда столько слухов о павших к его ногам дамах, ей тоже стало понятно. И надушенные курсовые, и короткие юбки, и декольте некоторых студенток.
— Я все обдумала, — сказала Аня.
— Вы говорили с Маргаритой Марковной?
— Еще нет.
Каде задумался, повернувшись к ней боком, знакомым движением провел пальцем по губам. У него был резкий, орлиный профиль.
— Зайдите завтра ко мне. Нет, лучше послезавтра. А потом, если мы не сможем вас переубедить, пойдете к декану.
Семинар у одиннадцатой и девятой группы был для Анны самым сложным за все время в Каратовском вузе. Фила не было, Матвей всю пару следил за ней ненавидящим взглядом. Она отвлекалась, запиналась, замолкала посреди фразы. Аня увидела Филиппа в коридоре возле однокурсников, хотела пройти мимо, но поняла, что так будет еще хуже.
— Громов, — позвала она.
Фил поднял голову, но не сдвинулся с места. Аня едва справилась с собой, сохранив самообладание, — глаза у него были больными, по лицу скользнула то ли усмешка, то ли гримаса боли.