После выходных комендант общежития организовал замену старой мебели на новою. Кровать Ане досталась пружинная, с панцирной сеткой, зато широкая. Ее втащили в блок Громов и еще один мальчик. Аня сурово наблюдала, как третьекурсники собирают железную конструкцию из двух спинок и сетки. Второй студент пошел за стульями, а Фил сел на кровать и запрыгал:
— Мягкая, но скрипеть будет. Здравствуйте, Анна Сергеевна. Я сегодня дежурный по общаге.
— Вы тоже здесь живете?
— Да. Я почти что ваш сосед, только я в аппендиксе, очень удобно, не видно, кто ко мне прихо…
— Вы пропустили лекцию и сбор группы, Громов.
— Можно на ты. Я Филипп. Но вы, наверное, уже знаете. Мы же почти на брудершафт пили, Анна Сергеевна.
— Будешь теперь до конца года острить?
— А вы тут у нас до конца года продержитесь? — Громов неожиданно серьезно посмотрел ей в глаза.
— Ты о чем?
— У нас тут холодно зимой.
— Я не мерзлячка.
— Люди с разбитым сердцем всегда мерзнут.
— Это ты по себе можешь сказать? — Аня добавила в интонацию немного язвительности.
— Хотел бы, но себя в пример привести не могу, — Фил улыбнулся, — я уже вылечился. И снова заболел. Но это другое. От этого мне горячо, любую зиму переживу.
— Громов, вы много болтаете не по существу. Я же четко объяснила, как отношусь к прогулам. На семинарах все это выйдет вам боком.
— У меня были обстоятельства. Я прочитал вашу лекцию на сайте.
— Там не все.
— Я перепишу у кого-нибудь конспект.
— У Матвея Мехрина? — так звали блондина из девятой группы. — Его тоже не было. Вы вместе прогуливали?
Филипп вдруг резко встал и оказался совсем близко к Ане. Взгляд его был странным, сосредоточенным, Аня увидела в его глубине свое отражение. В комнате было светло, солнце пробивалось через шторы, и глаза Громова казались ярко-синими:
— Я не дружу с Мехриным… с недавних пор. Вы прочитали мои вопросы?
— К сожалению, у меня не было времени.
— А индивидуальные занятия вы проводите, Анна Сергеевна? Я бы подтянулся.
Аня молчала. Студент смотрел на нее, наклонив голову. Почему она не осадит его, как других, дерзковатых, с чертятами в глазах, что пытались играть с ней в вечную игру противостояния мужского и женского и отступали после ее отпора, разочарованные? Она открыла рот, но из коридора раздалось:
— Громов! За столом! Быстро!
Филипп:
Фил купил четыре бутылки светлого — на что-то покрепче он не решился, потому что любил только пиво, да и давиться градусами не хотелось, даже ради алкогольного забвения. Он не дошел до блока, просто не выдержал, уселся в рекреации и присосался к бутылке. В голове вертелось какое-то старинное «Лалы, яхонты, смарагды-изумруды». Лала. Что она сказала ему в тот вечер, когда шла… он знал, куда она идет, стуча каблучками. К тому, другому.
… — Я же тебе все сразу объяснила, — сказала она. — Я не стала скрывать, изменять тебе, как только поняла, сразу…
— Лала, зачем? Ну зачем? Разве тебе было плохо… тебя что-то во мне не устраивало?
— Фил, ты что? Это не из-за тебя! — она улыбнулась своей наивной улыбкой, своим чувственным большим ртом с пухлыми губами, которые всегда сводили его с ума. — Это ведь мой шанс! Ты пойми, там Москва! Москва, понимаешь! Я буду жить в этом… элитном студенческом кондоминиуме. Университет совсем близко.
— А он будет приезжать с тобой трахаться? — Фил скривился, пытаясь скрыть боль за грубостью.
— Ну… зачем, Гром? Мы любим друг друга.
— Не верю, — Громов помотал головой. — Лал, ну как ты можешь с этим… хером?
— Не называй его так! — она вдруг сверкнула глазами, произнесла со странной интонацией, с придыханием, с дымкой в глазах. — Фил, он мне нравится, он мне очень-очень нравится, — и добавила со страхом: — Только не лезь к нему! Пожалуйста! Умоляю, не надо этих разборок! Никто не виноват, что я полюбила другого!
— А, ну да, — Громов криво усмехнулся, — сердцу не прикажешь, и все такое… Не волнуйся, ничего я с этим уродцем делать не буду, пусть гуляет, раз вы…
До него вдруг дошло, что она говорит правду, что действительно любит другого. Месть, которую Фил так тщательно планировал, его крестовый поход против соперника вдруг показались ему смешными. Зачем? У Лалы с ее «бойфрендом» все хорошо. Громов только опозориться, если полезет что-то доказывать.
— Дурак! Думаешь, я за него волнуюсь? Я за тебя! Знаешь, какой он сильный! Он тебя может просто убить одним пальцем!…
… — Сама дура! — пробормотал Громов, сидя на подоконнике. — Какая же ты дура!