- Нет, мой господин барон, - проговорила она наконец. Вестерлинг явно давался ей с трудом.
- Так. - Сориддан скрестил руки на груди и со злобной улыбкой откинулся назад.
- Одну минутку, - произнес Джошуа. - Энеппа, если именно так тебя зовут, ты не могла видеть этого человека в последнее время. Если он тебе знаком, это было много лет назад.
Испуганное кроличье лицо старухи повернулось снова к Камарису. Она уже была готова быстро отвернуться, но что-то задержало ее. Она пригляделась. Глаза старухи расширились, колени подогнулись, она покачнулась, но Камарис мгновенно подхватил ее, не дав упасть.
- Улимор Камарис? - плача спросила она на наббанаи. - Вевеис?
За этим последовал поток слов на том же языке. Злобная усмешка на лице Сориддана сменилась выражением почти комического изумления.
- Она говорит, что ей сказали, что я утонул, - перевел Камарис.
- Может быть, ты попробуешь говорить на вестерлинге, дорогая женщина? ласково спросил он. - Многие здесь не понимают тебя.
Энеппа взглянула на него так, словно он сначала удержал ее от падения, а потом сам же толкнул. Потом она заговорила, теребя край юбки кривыми пальцами.
- Он... он... Камарис. Дуос претерате! Неужели мертвые возвращаются к нам?
- Он не умер, - сказал Джошуа. - Камарис остался жив, но на долгое время потерял память.
- Однако твое лицо мне знакомо, добрая женщина, - взволнованно сказал старый рыцарь. - Я забыл твое имя;
постарайся простить меня. Это было очень, очень давно.
Энеппа снова заплакала в голос, улыбаясь сквозь слезы.
- Только потому, что тогда это не было моим именем. Когда я работала в большом доме вашего отца, меня звали Фуири - Цветок.
- Фуири. - Камарис кивнул. - Конечно. Я тебя помню. Ты была красивой девушкой и всегда улыбалась. - Он бережно взял ее сморщенную руку и поцеловал ее. Старуха застыла с открытом ртом, как будто сам Господь неожиданно материализовался в комнате и предложил ей проехаться с ним по небесам в золотой колеснице. - Спасибо тебе, Фуири. Ты вернула мне часть моего прошлого. Прежде чем я покину этот замок, мы с тобой посидим у огня и поговорим.
Плачущую кухарку увели.
Сориддан и Бриндаллес были ошеломлены, как и остальные собравшиеся, и в зале на некоторое время воцарилась тишина. Джошуа, понимая, какое поражение потерпел барон, просто сидел и ждал. Камарис, в котором больше никто не сомневался, позволил себе сесть и тоже погрузился в молчание. Его полуприкрытые глаза были, казалось, устремлены не на огонь в камине, а в пространство.
Тишина была нарушена взрывом шепота. Все головы повернулись к дверям. Изгримнур сделал то же и увидел Пасваллеса; мальчик шел, покачиваясь под тяжестью чего-то огромного и блестящего.
Он остановился у двери, немного поколебался, взглянул на Камариса, затем быстро сделал несколько шагов и встал перед своим дядей.
- Я принес это для сира Камариса, - сказал мальчик. Его смелые слова не вязались с дрожащим голосом. Сориддан, не понимая, посмотрел на него, потом глаза барона расширились.
- Это же шлем из комнаты твоего отца!
Мальчик торжественно кивнул:
- Я хочу отдать его сиру Камарису.
Сориддан беспомощно обернулся к брату. Бриндаллес взглянул на сына, потом коротко на Камариса, по-прежнему погруженного в раздумья. Наконец брат барона пожал плечами.
- Он действительно Камарис. Нет чести, которой он не был бы достоин. Бриндаллес едва заметно улыбнулся. - Думаю, старые вещи надо иногда вынимать из чулана, вытирать с них пыль и снова пускать в дело. Вперед, мальчик. Отдай ему шлем.
Изгримнур завороженно смотрел, как Пасваллес медленно шел к старому рыцарю, сжимая в руках шлем с морским драконом. Глаза его были полны ужаса, словно предстояло зайти в логово к людоеду. Мальчик остановился перед Камарисом и долгое время молча стоял так, хотя казалось, что он в любой момент может рухнуть под тяжестью шлема.
Наконец Камарис взглянул на него:
- Да?
- Отец и дядя сказали, что я могу отдать его вам. - Пасваллес пытался поднять шлем к Камарису, который даже сидя сильно возвышался над ребенком. Он очень старый.
- Он принадлежал императору Анитуллису, по крайней мере я верю в это, сказал Бриндаллес. - Он ваш, если только вы этого пожелаете, мой господин Камарис.
Старый рыцарь подержал шлем еще немного, потом осторожно надел.
Его глаза исчезли в темной глубине.
Пасваллес потрясение смотрел на морского дракона, свернувшегося кольцом на гребне шлема. Его рот был полуоткрыт.
- Благодарю тебя, юноша. - Камарис снял шлем и поставил его на стол рядом с собой. - Как тебя зовут?
- П-Пасваллес.
- Я буду носить этот шлем, юный Пасваллес. Это большая честь для меня. Мое собственное оружие давно заржавело.
Мальчик, казалось, перенесся в сказочный мир. Глаза его сияли.
Изгримнуру стало грустно. После такого знакомства не станет ли реальная жизнь тяжелым разочарованием для этого жаждущего славы ребенка?
Будь счастлив, Пасваллес, подумал герцог. Надеюсь, твоя жизнь будет полна радостей, но мне почему-то кажется, что это вряд ли произойдет.
До этого момента принц Джошуа молча наблюдал за происходящим. Теперь он счел возможным заговорить.
- Есть и другие вещи, которые ты должен знать, барон Сориддан. Кое-что испугает тебя, кое-что приведет в ярость. Что-то может ошеломить тебя даже больше, чем появление живого Камариса. Подождем с этим до утра? Или ты по-прежнему хочешь бросить нас в подземелье?
Сориддан нахмурился.
- Хватит. Не смейся надо мной, Джошуа. Ты сейчас же расскажешь мне то, что я должен знать. Ничего страшного не будет, если нам не придется спать до первых петухов. - Он хлопнул в ладоши, чтобы принесли еще вина, после чего отослал домой своих многочисленных изумленных вассалов, позволив остаться лишь нескольким.
Ах, барон, подумал Изгримнур. Очень скоро ты поймешь, что сидишь в той же яме, что и все мы. Я желал бы тебе лучшей доли.
Герцог Элвритсхолла уселся поудобнее. Джошуа начал говорить.
6 БЕЛОЕ ДЕРЕВО, ЧЕРНЫЕ ПЛОДЫ
Сначала это показалось ей башней или горой - конечно же ничто такое стройное, белое, высокое не могло быть живым. Но когда она приблизилась, то поняла, что туманное облако рассеянной молочной белизны, окутывающее центральный стержень, было на самом деле неправдоподобно запутанной сетью веток.
Перед ней стояло дерево, огромное белое дерево, такое высокое, что она не могла увидеть его вершину; та, вероятно, пронзала само небо. Мириамель стояла, потрясенная его пугающим величием. Каким-то уголком сознания она понимала, что видит сон, но понимала также и то, что это величественное дерево являет ей важный знак.
Приближаясь - у нее не было тела: шла она? летела? - Мириамель видела, что дерево поднимается из безжизненной почвы, как колонна из великолепно отшлифованного мрамора. Если у этого гиганта цвета слоновой кости и были корни, они уходили глубоко к сердцу земли. Ветви, окутавшие дерево плащом осенней паутины, были тонкими уже у основания и становились еще тоньше, отходя в стороны. Концы их, казалось, совсем растворялись в прозрачном воздухе.
Теперь Мириамель была рядом с огромным стволом. Она начала подниматься, без усилий двигаясь вверх. Ствол скользил мимо, как струйка молока.
Она плыла вверх сквозь туманное облако ветвей. За переплетением белых нитей виднелось тусклое серо-голубое небо. Горизонта не было; казалось, во всем мире не было ничего, кроме дерева.
Паутина ветвей сгущалась. Разбросанные тут и там среди сучьев, повсюду висели маленькие зернышки тьмы, сгустки черноты, словно некие противоположности звездам. Мириамель поднималась медленно, как лебединый пух, подхваченный дуновением ветра. Она протянула руку - теперь у нее были руки, хотя она и оставалась по-прежнему бестелесной, - и коснулась одного из черных предметов. Он был гладким и упругим, как слива. Она потрогала другой - он оказался точно таким же. Следующий чем-то отличался от первых двух. Пальцы Мириамели невольно сжались, плод оторвался и упал ей в руки.