Перекинув сумочку через плечо, я поднимаюсь и подхожу к ней. Она замечает меня и широко улыбается.
— Привет, Миа! Я — Брук, — говорит она, когда я дохожу до нее и придерживаю дверь, которую она открывает для меня.
— Привет! — Я следую за ней по белому коридору.
Она идет впереди, всего на шаг опережая меня, искоса поглядывая, когда спрашивает:
— Как дела?
— Бывало и получше, — отвечаю ей с легкой усмешкой. — Держу пари, что ты никогда не услышишь здесь такого ответа.
Мелодичный смех медсестры Брук, длится ровно столько, сколько нужно, так что я понятия не имею, может она просто хочет быть вежливой. Как она это делает? Я чувствую, что мне стоит этому поучиться.
Мы идем вниз коротким лабиринтом коридоров, пока не добираемся до главного отделения ухода за пациентами. Телефоны звонят, медсестры спешат туда-сюда, разговаривая между собой. В смотровых кабинетах, среди носилок, тянущихся вдоль коридора, пациенты в бледных больничных халатах в горошек сидят, лежат или даже бродят, таская за собой капельницы.
Это все равно что находиться в пчелином улье, где все звуки сливаются в один — жужжащий, суетящийся и живой организм.
— Вам повезло, — говорит медсестра и приглашает меня в маленькую палату , где все бежевого цвета — стены, кровати, и даже медицинское оборудование. — Палата только что освободилась.
Мне задают обычные вопросы, и получают такие же ответы. Это довольно просто, но я стесняюсь, когда она спрашивает о моем уровне боли, вспоминая частые подколки Джея о том, как трудно доверять, тому, что пациенты говорят правду о боли.
Моя медицинская подготовка сейчас не так уж и полезна. Мне кажется, что внутри руки сидят крошечные крысы, которые грызут мышцы и ткани, но я не помню, чтобы видела что-нибудь о грызунах на диаграммах уровня боли.
— Это, вероятно, около четырех... или пяти? — А затем, пока Брук пишет что-то в карте, я не могу не спросить, — Доктор Брэдшоу работает сегодня?
Она, нахмурившись, поднимает взгляд. Даже с таким выражением лица, она прелестна — голубые глаза, безупречная кожа и, естественно, легкий макияж. Джей, вероятно, думает, что она милая. Я смотрю вниз, и не вижу кольца на пальце.
— Простите. — Говорит она, колеблясь. — Я, правда, не могу…
— Все в порядке, если вы не можете сообщить это, — прерываю я быстро. — Он мой друг, и, если он работает в данный момент… и вдруг вы увидите его, не могли бы дать ему знать, что я здесь…
— Конечно. — Она слегка улыбается мне, и с обещанием, что мне не придется ждать слишком долго, исчезает, закрыв за собой дверь.
Я начинаю дрожать. Моя кожа холодная и липкая. Это не хорошо. Не похоже, что здесь на самом деле холодно. Я сбрасываю шлепанцы и забираюсь в кровать, прячась под одеялом. Каковы симптомы шока? Низкое кровяное давление. Головокружение, учащенный пульс, поверхностное дыхание.
О, ради всего святого! Почему у меня может быть шок? Я потеряла не так много крови. Я сжимаюсь в комок, пока вся дрожу, держа перевязанную руку поверх одеяла.
Здесь пахнет антисептиком. Женщина в соседней палате стонет от боли, и зовет кого-нибудь на помощь. Сквозь стену я слышу ее приглушенный голос, и это мучительно — слушать ее. Не имеет значения, испытывает ли она на самом деле такую сильную боль, или она наркоманка. С ее страданиями никто не считается. Желудок сжимается от голода, и тошнота подкатывает к горлу. Вполне понятно почему: семь часов с момента обеда, два бокала вина, а также эмоциональное потрясение от пореза на руке. И то, что я лежу здесь, в одиночестве.
Может мне стоит переехать поближе к семье?
Стук в дверь. На пороге высокий парень, одетый в мятно—зеленый костюм и расстегнутый белый халат. Он несет медицинскую карту. У него черные волосы и серо-голубые глаза.
Джей.
У меня в груди словно что-то сдавило, а в горле образовался комок. Слезы щиплют глаза, а потом они затуманивают зрение, переполняют меня и текут по щекам. Я так рада его видеть!
Спасибо, Брук! Я люблю тебя, Брук!
— Миа. — Он говорит так, будто до этого момента не был уверен, что это на самом деле я. Это другой Джей, не тот, что был в парке в воскресенье, смотревший на меня так, будто хотел задушить. Вот он, доктор Брэдшоу, пришел поговорить с пациентом, и он смотрит с серьезным и заинтересованным выражением.
Извлекая из коробки на столе салфетку, он подает ее мне.
— Что случилось?
Я беру салфетку и вытираю глаза. Слезы все еще текут, вскоре она пропиталась насквозь и стала бесполезна.