- Какое сегодня число?
- Первое сентября двенадцатого года эры Тайсё.
- Спасибо за информацию.
- Всегда пожалуйста. Что, мозги взболтало?
- Угу. День неделей показался.
Вот оно как. Значит идет к концу эра императора-паралитика Тайсё, в которую японское общество цвело, пахло, и всячески разлагалось - экономически, социально и морально. Значит, сегодня было Великое Землетрясение Канто. Точно по расписанию первого сентября 1923, а не альтернативная дата. Несколько позже, чем я надеялся. Ой.
Потому что критическую дату из японского курса истории я помнил слишком хорошо. Недаром оба родителя настояли, чтобы я ходил в обычную, а не международную школу. 26 Мая 1924 года. День, когда Америка показала свое истинное расистское лицо. День, в который японцев официально объявили народом второго сорта законодательным актом Джонсона-Рида. По содержанию акта, жителей Японии постановили быть годными только на роль постельных грелок американских баб.
Мне остается ровно двести тридцать шесть дней, не считая сегодня, чтобы вырваться из исторической ловушки размером со страну.
Похоже, сегодняшнее упражнение класса "рвать жилы" станет только легкой разминкой перед грядущими месяцами. Стоп. Вроде бы к ночи идет, но почему светлеет? И жарче становится. Обернулся, а над террассой реки Сагами...
- Огненное торнадо! Все в реку! - Я заорал одним из первых.
Глава 3. Особенности японского пожара, в том числе и в борделе
Спрашивается, почему совсем рядом в лагере было сотни человек народа, а первым завопил я, хотя изначально стоял спиной к городу? А потому что Япония.
Для обычного японца легче притворяться, что не видишь надвигающийся вихрь, полный горящего мусора, чем выделиться из толпы первым криком. Такая вот аберрация сознания, причем скорее приобретенная в семье и школе, чем наследственная.
Но стоило заорать, как мой голос сначала подхватили, а затем посыпались призывы. Самые разные. Мочить одеяла, набирать воду, разгребать гравий, ломать тростник, бежать влево, бежать вправо, бежать назад, плыть, искать шесты, грузить детей на лодки, бить китайцев.
От последнего призыва я несколько припух, но справился с растерянностью, вызванной обилием выбора, и начал действовать по своему разумению.
Первым делом - подхватить свою верную консервную банку в левую руку. В правую руку - ребенка поспокойнее из тех, кто явно не жмется к родителям. Ух. Килограммов двенадцать. Да что бы ты обосрался, мальчик! Все легче нести будет.
Выполнив экспресс-сборы, я рванулся к привязанным в тростнике лодкам, на которые уже карабкались самые хитрожопые товарищи.
Ребенок же, оказался либо телепатом, либо трусом. Ибо произнесенное про себя пожелание немедленно начало исполняться. За спиной потянулось "минное заграждение" из какашек, а затем ударила настоящая поносная струя. Как это хорошо, что штаны еще не вошли у простонародья в моду. Иначе все это богатство я бы продолжал тащить с собой.
Само собой, недорощенный засранец еще и орал для комплекта, но это уже мелочи. Ибо не орущих детишек в пределах видимости не было.
Преимущество в росте и, с учетом веса засранца, в весе, немедленно сказалось. Когда вода дошла до уровня груди, а насилу успокоенного ребенка удалось пересадить на плечи (да, прямо говнистой попой на шею), моя скорость упала не так сильно, как у менее предусмотрительных товарищей. Ведь я еще и консервной банкой старался подгребать.
Так что к лодке я подобрался тогда, когда свободное место на борту пусть впритык, но оставалось. Сразу протянулись руки, сначала забравшие банку, затем - мальчика, а под конец и меня в шесть рук затянули на борт.
И начался ад.
Как обычно, когда много людей собираются без предварительного плана, планы рушатся. Шестов на борту оказалось пять штук плюс одно настоящее весло. А вот ножа, чтобы отрезать солидную пеньковую веревку, которой лодка была заякорена с чему-то в темной воде, не нашлось ни одного.
Что уж только не пытались. И тянули за веревку, пытаясь сорвать якорь. И били какой-то утварью по носу лодки, пытаясь сбить крепежное кольцо. И пытались развязать хитрый узел. Компания паникующих сухопутных крыс, одним словом. От запаха гари и дыма начала кружиться голова, воздух стремительно раскалялся. Но наконец Нобуске, оказавшийся в той же лодке, буквально вгрызся в узел, упорно работая челюстями.