- Кстати, одно из следствий моего решения в том, что для меня отпадет необходимость быть бесконечно благодарным твоему семейству за это место.
- Нельзя ли яснее, Тео?
- Я разговаривал с прокурором Хердегеном.
- Откуда мне знакомо это имя?
- Из газеты. Хердеген выступал обвинителем на нескольких процессах по расследованию преступлений в концлагерях.
- Но почему ты обратился именно к нему?
- Я же сказал тебе: хочу явиться с повинной.
- Да ты спятил? Ты открылся ему?
- Он затребует документацию через греческое консульство.
- А как же фирма?!
- Фирма интересует меня со вчерашнего дня лишь постольку поскольку.
- Тебе лечиться пора, Тео.
- Мне пора грехи искупать, если такое вообще возможно.
- Ты уже искупил их. Нельзя сделать большего, чем стойко нести этакий крест.
- Можно сделать больше, Гертруда. Вот увидишь.
- Тридцать семь лет ты прожил с этим. Главных виновников, которые втянули тогда тебя и всех остальных, давно покарали. Мало тебе этого?
- Меня никто не втягивал. В той проклятой войне я, выполнял свой офицерский долг и, увы, слишком поздно уяснил, что долг долгу рознь, иной бывает преступен. Вина прочих в этой связи меня мало волнует; мне надо о своей собственной побеспокоиться.
- А что если бы "в этой связи" ты самую малость побеспокоился и обо мне?
- Гертруда, тебе я обязан многим, а что до карьеры - то почти всем. Но тут я один. Тебя при сем не было. Это касается исключительно меня.
- Может, мне и в самом деле напомнить, сколько раз ты вынуждал меня соучаствовать в той экзекуции? Сколько раз ты вскакивал в поту от ночных кошмаров? Сколько раз впадал в депрессию? Кто тогда возвращал тебя к жизни? Я. После того, как ты в тысячный раз расписывал малейшую подробность.
- И это теперь прекратится,
- Боюсь, я должна выразиться определеннее: постепенно я тоже начала видеть, как те десять валятся, скошенные очередью.
- Тем более, мой долг перед тобой - покончить со всем этим.
- "Покончить", - это правильно. Только никакому прокурору с этим не покончить. Все в твоих руках. Жаль только, ты слишком малодушен.
- Выступаешь вдруг совсем не по существу.
- С бОльшим основанием сие следует переадресовать Ты ведь еще ни, разу не сподобился описать все как было без эмоций.
- Неужели? Ну так послушай. Стоял слепяще жаркий полдень. Останки только что взорванного моста слегка подрагивали. Лишь из оливковых рощиц доносилось уловимое дыхание ветерка: Я спросил тех десятерых, не хотят ли они пить. Они не ответили.
- Вот, пожалуйста.
- Не понимаю.
- Разреши, я тебе помогу. Ты поэтизируешь преступление.
- Я не совершал преступления!
- В таком случае, почему ты рвешься на скамью подсудимых?
- Не могу так жить больше. Я приказал расстрелять десять человек за один взорванный мост. Я не могу вернуть к жизни хоть одного из десяти. Но попытаться искупить вину за содеянное - могу.
- В тюрьме. В исправительном учреждении. Еще бы!
- Допустим, мои рабочие кабинеты менее подходят для этой цели.
- Чего бы я никогда не взялась утверждать. Все целиком зависит от тебя. Правда, если для пущей сосредоточенности тебе потребны ограниченное пространство и решетки на окнах, это значит - еще не время. Ведь камера суть насилие. А искупление возможно при свободном решении.
- Как можно быть свободным, если ты убивал!
- Стало быть твое понимание искупления ложно.
- Для тебя ложно. Мне сейчас любая воля ни к чему, мне нужна неволя.
- Чего же ты добьешься, покорившись ей? Только того, что когда-нибудь сможешь сказать себе: с прожитых лет вина снята. За эту прописную истину ты расплатишься самыми дорогими годами жизни.
- Годы за жизни - я не столь самонадеян, чтобы думать, будто это взаимно уравниваемые величины.
- В чем же тогда смысл этого "искупления", если даже не подвергается пересмотру сам прецедент?
- В том, что покаюсь, а что получу по заслугам, приму как должное.
- Твое бессилие тщится взять свое. Грустный торг.
- Есть исход, и есть предел. Силы мои на исходе, я хочу сделать последний шаг к своему пределу и уже оттуда попытаться обрести новые силы.
- Но почему этот путь должны указать чужие люди, когда единственно верное - найти его в себе самом?
- Знаю! Его надо разделить на отрезки. Каждому - свой черед. Я бы слишком поторопился. Я бы неоправданно поспешил!
- Какая все-таки польза от пяти или десяти лет, если их якобы очистительное воздействие благотворно скажется на тебе лишь после их окончания. Кому вообще дано судить - изменился ты или нет, когда до сих пор в этом было отказано твоим близким? Этому Хердегену? Да он о тебе ни малейшего представления не имеет.
- Хердеген всего-навсего страж. Он стоит у врат закона. А я хочу вовнутрь.
- Тебе надо не в статьи, закона влезать. Тебе отстраниться надо. Отстраниться от этого дела и - от самого себя.
- Я не отступлюсь от задуманного, ты меня не разубедишь.
- То, что ты задумал, я вовсе не ставлю под сомнение, речь идет лишь об инстанции. Суд не наделен чуткостью. Тут нужен судья, который знает тебя. Ну, кто же подходит для этой роли, Тео, больше, чем я?