1. Наплевать и забыть. Не мое, мол, дело.
2. Сказать бате или, например, капитану Воробьеву.
3. Никому ничего не говорить, а действовать самому.
Злой как черт я обмозговывал эти варианты, и ничего путного в голову не приходило.
Конечно, легче всего наплевать и забыть. Какое мне дело и до Веньки и до этих подонков. Все равно рано или поздно их милиция заберет. И Венькиного братца шуганут куда надо. Но тут выходило, что я попросту трус. Как ни верти. И еще хуже выходило: ну, я забуду, а они какую-нибудь пакость сотворят и кто-то пострадает, если я наплюю. Я, может, и знать даже не буду, кто там пострадает, а все равно очень даже плохо получается! И, значит, хочешь не хочешь, этот вариант не годится. Я просто сам себе никогда не прощу, если из-за моей трусости люди пострадают.
Вариант второй, кажется, самый простой. Сказать — и все! Пусть милиция разбирается. Но, во-первых, почему-то здорово было жалко Веньку. Он тут вроде бы и ни при чем. Не виноват же он, что у него такой братец. А отдуваться скорее всего ему придется. Черный сразу догадается, что это Венька про него кому-то проболтался. И скорее всего именно мне. Ведь он понял тогда у школы, что мы с Венькой хорошо знакомы. Получалось, что и мне надо поберечься. Фуфло ведь предупредил. Злился я на себя, а все-таки здорово трусил. Ну, ладно, положим, с этим я бы кое-как справился, а вот как быть с М. Басовой. Обещал же я ей ничего не говорить ни отцу, ни вообще милиции. И так она меня не очень-то уважает, а попробуй обмани ее! Ого-го! Ничего хорошего не жди тогда. Половинкин, несчастная твоя голова.
Теперь вариант третий. Действовать самому. А что я могу сделать сам, один? Ну, не один — возьму на подмогу «рохликов». Значит, надо им рассказать все. Опять плохо, да и надежда на них плохая — здесь дурацким смехом не отделаешься. Ну, допустим, я могу припугнуть этого черного, чтобы он сматывался, да поскорее, мол, милиция им уже интересуется. Так черта с два его припугнешь. Он и сам так припугнет, что и костей не соберешь. И если он даже уберется подобру-поздорову, так и в другом месте может разных дел натворить. И опять от этого Веньке кисло будет.
Да-а! Не приходилось мне до сих пор такие задачки решать.
В общем, думал я думал, прикидывал и прикидывал так и этак, и решил вот что:
1. Ничего я сам толком не придумаю. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Только так, чтобы этот человек ничего не понял. Дескать, вот как поступить, если такой случай случится? Как бы, например, дядя Саша, летчик, поступил?
2. Поговорить начистоту с Венькой, но так, чтобы он не догадался, кто мне рассказал.
3. Поговорить с М. Басовой, чтобы она с меня мое обещание сняла.
4. Действовать.
Как дальше действовать — я еще не знал. Это будет зависеть от того, что все эти разговоры и переговоры мне дадут. Но надо торопиться.
Челюсть у меня ныла, губы распухли, но кровь уже не шла, и я, в общем-то, хоть и был ужасно злой, а собой чуток гордился. Все-таки не очень-то я растерялся в этом подвале. Не совсем уж плохо себя вел. Давай и дальше так, Половинкин.
Дома я сразу прошел в ванную. Умылся как следует холодной водой, нашел булавку, зашпилил карман и посмотрел на себя в зеркало. Ничего.
Я пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Потом пошел в комнату. Тетки Поли и ребят еще не было. Мама что-то шила, а батя по-прежнему сидел за учебниками и, кажется, действительно занимался.
— Как погулял? — спросила мама.
— Отлично! — бодро сказал я. Наверно, слишком бодро, потому что отец поднял голову и посмотрел на меня.
— А-а! Как дела?
— В порядке, — сказал я.
— Ну-ну, — сказал он и опять уткнулся в учебники.
— Мам, — сказал я, — там на кухне… чайник, наверно, закипел.
Мама удивленно посмотрела на меня.
— Какой чайник? — спросила она.
— Я поставил, — сказал я.
— А-а… зачем?
— Он уже закипел, наверно, — пробормотал я, не глядя на нее.
Отец снова поднял голову от учебников.
— Г-мм… посмотри, Люда, — сказал он, — может, в самом деле кипит… чайник-то.
Мама пожала плечами и вышла.
— Ну, выкладывай, — сказал отец. Он отодвинул в сторону учебники и даже зачем-то смахнул какие-то крошки со стола.
— Ты знаешь, как милиционеров зовут? — спросил я.