Батя как-то с ней поспорил насчет одного кинофильма. Она на него так посмотрела — дескать, ну что вы, милиционер, понимаете в искусстве. «У вас несколько иная сфэ-ра деятельности, уважаемый Василий Тимофээвич», — сказала она и улыбнулась, словно ребенку какому, а я в нее чуть картошиной не запустил…
Ну, ладно, аллах с ней. А вот что дядя Саша, летчик, меня поругивает — это хуже. Я его уважаю.
— Серый ты человечек, Сенька, — говорит он мне, когда я чего-нибудь не знаю, — тебе надо просвещаться.
И еще он говорит, что я шебутной и неорганизованный — не умею свое время распределить разумно. А время надо уметь уплотнять.
— Вот ты попробуй как-нибудь прохронометрируй свой день. Смотри на часы и записывай, что ты делал по часам и минутам. А потом проанализируем вместе и сделаем выводы.
Это он мне сказал сегодня вечером, когда я занес ему антоновку. Он только что прилетел из дальнего рейса и два дня будет отдыхать.
Мне эта идея понравилась — в самом деле, интересно, на что это у меня время уходит?
— Я бы сделал, да у меня часов нет, — сказал я.
Дядя Саша подумал-подумал, потом снял с руки часы и дал мне. Я начал отмахиваться, но он сказал, что я несерьезный человек и нацепил часы мне на руку.
— Ладно, — сказал я, — вы не бойтесь, я не потеряю.
— А я и не боюсь, — сказал он. — Потеряешь — купишь.
«Интересно, на какие шиши?» — подумал я, но только кивнул.
Батя увидел часы и строго спросил, откуда они у меня. Я сказал. Он задумался, а потом посмеялся немного.
— Уж этот Александр Степанович вечно что-нибудь выдумает, — сказал он. — Но, пожалуй это полезно. Хотя…
— Что хотя? — спросил я.
— Да что у тебя жизнь нелегкая, тут и моя вина есть, — он развел руками, — да вот обстоятельства такие, брат Сенька…
Я даже глаза на него вытаращил — с чего это он взял, что жизнь у меня нелегкая? И какие еще обстоятельства?
— Ты что, батя?
— Давай поговорим, Сеня, — сказал он серьезно и усадил меня на диван, а сам сел рядом. — Давно пора, да все времени нет.
Но поговорить не пришлось. Зазвенел звонок. Кто-то открыл, а потом к нам в дверь постучали и вошла какая-то женщина — молодая, заплаканная.
— Уж вы извините, товарищ участковый, что я прямо домой… да поздно так, — сказала она виновато. — Прямо уж не знаю, что делать.
— Опять? — спросил отец.
Она только всхлипнула и кивнула молча.
— Ну, Сень, в другой раз, — сказал отец. Встал, надел мундир, фуражку, взял свою папку и пошел с той женщиной.
— Когда придешь, Вася? — спросила мама из-за ширмы. — Ведь ночь…
— Не знаю, Люда, но постараюсь поскорее, если еще что не задержит.
— Вы уж извините… — опять виновато сказала женщина, и они ушли.
— И не видим мы его совсем, — вздохнув, сказала мама, — все работа, работа…
— Такое у него дело, мать, — сказал я, и мама засмеялась.
— Ну точь-в-точь как он говорит, — сказала она.
А я ведь нарочно сказал, чтобы посмешить. Посмеется и, может, меньше думать будет, а то до его прихода и не уснет.
Я разделся, положил летчиковы часы под подушку и улегся. А пожалуй, дядя Саша, я тебя перехитрю: я свой день так распределю, что и комар носу не подточит и хро-но-метраж у меня будет не хуже, чем у какого-нибудь токаря или чемпиона в беге на дальние дистанции. Я встал, достал из батиного стола новенький блокнот и написал на обложке:
С. Половинкин 8 сентября
ХРОНОМЕТРАЖ
7.30 — Проснулся.
7.30—7.35 — Лежал и думал о… Вспомнил, что надо записывать.
7.35—7.40 — Вставал.
7.40—8.00 — Умывался. Прибирался.
8.00—8.12 — Будил Мишку.
8.12—8.20 — Будил Ольгу.
8.20—8.35 — Готовил завтрак (мама плохо себя чувствовала).
Одновременно гнал Мишку умываться. Уплотнял время.
8.35—8.40 — Завтракал.
8.40—8.45 — Прогулял Повидлу. Встретили Мухтара. Они играли.
Погода хорошая. Пожалел Повидлу и гулял его еще 5 мин. До 8.50.