— Я знаю.
— Как ты можешь знать это? Этого никто не знает.
— Твой свекор мне рассказал. Он сказал, что ты сражалась с невзгодами, как тигр, что ты была очень храброй.
— Когда ты разговаривал с моим свекром?
— Я позвонил в субботу, когда ты была на занятиях в балетном классе. Мы разговорились, и я понял, что он очень приятный собеседник. Я не мог поверить, что ты до сих пор занимаешься балетом. Если бы меня выпустили на футбольное поле, я бы точно потянул себе спину. Отец Лео так трогательно о тебе отзывался. Он любит тебя. Джулиана, я вспомнил, как ты танцевала. Ты могла бы выступать на профессиональной сцене.
Я не могла очнуться от мысли, что он все знает. Я решила, что с ним определенно что-то не так, помимо того что он коротышка и лысый (в моем воображении серебряная пряжка на ремне заменилась большим бирюзовым камнем). Кем должен быть мужчина, которого влечет к больным женщинам?
Мэтт Макдугал — извращенец.
Но ведь он был когда-то таким милым, смешным.
— Я не могу претендовать на романы с кем бы то ни было из-за своего состояния.
— Я не понимаю, — произнес он.
— Чего ты не понимаешь?
— Как связана болезнь, пусть и хроническая, с возможностью иметь личную жизнь. Будь у тебя диабет, ты сказала бы: «Я больше не встречаюсь с мужчинами»?
— Это не одно и то же, Мэтт. Ты ведь врач. Ты должен знать о тех осложнениях, которые даже приличных мужчин, проживших двадцать лет в браке, вынуждают сбегать, поскольку не каждый готов к роли мученика.
— Я знаю женщину, у которой рассеянный склероз. Она моя пациентка, потому что… Это не важно. Ей только двадцать шесть. Она прикована к инвалидной коляске, но у нее есть парень, который от нее без ума.
— Он просто без ума. Никто, никто — не хочу унизить твою пациентку — не поверит в эту историю, Мэтт.
— А почему ты решила, что можешь выступить судьей? — спросил он меня.
Глава двадцать восьмая
Дневник Гейба
В ту четверть за все ужасные годы, проведенные в школе, мне удалось превзойти самого себя. Я получил одну «пятерку» и четыре «четверки». Отличную оценку мне поставили по английскому. Когда они отправили по электронной почте мои результаты, я не успел их стереть, и мама расплакалась, увидев их. Она переживала ремиссию, поэтому контролировать ее становилось все сложнее. Она успевала повсюду, стремилась быть в курсе всех событий и, естественно, оценив мой скромный успех, снова начала умолять меня заново все обдумать.
Но эти оценки дались мне невероятной ценой. Для меня это было сродни некой миссии. Мне необходимо было доказать миссис Кимбол, что я не умственно отсталый, поэтому я записывал каждое слово (черт бы его побрал!) за каждым учителем (черт бы их побрал!) каждый раз (черт бы все побрал!). Я сосредоточился только на учебе и переписывал ответы из книг, зная наизусть вопросы. Все это уже начинало мне сниться. Я лежал с Рори в кровати и читал ей «Убить пересмешника», каждую страницу, чтобы запомнить текст, слово в слово, как моя мама. Я чуть не задохнулся, когда дошел до места, где парень уходит из зала суда. В конце Рори спросила меня: «Так кто кого там насмешил?»
Я покрасил почти всю квартиру бабушке и дедушке. Те деньги, которые они мне дали, я потратил на то, чтобы одна симпатичная девочка делала за меня домашние задания по геометрии. Система доказательств теорем напоминала мне мою жизнь. На следующий день, после того как мама получила результаты, я пришел к ней с бумагой на подпись о разрешении прекратить обучение в школе.
Ее всю трясло. Она так плакала! На следующий день я обошел всех своих учителей, которые, в общем-то, не были плохими людьми, просто бездумными, и попрощался с ними, оставив на закуску миссис Кимбол.
Она приспустила очки.
— Да, Гейб, — произнесла она.
— Да, миссис Кимбол? — вопросительным тоном сказал я.
— Какие у тебя планы?
— А вам не безразлично?
— Я думаю, что ты поступаешь неправильно.
— Я тоже так думаю. Но я же ребенок. У меня нет мудрости, которую приписывают взрослым. И здесь меня ей не научат. Здесь меня научат быть жертвой. Здесь меня научат, как ненавидеть то, что я мог бы любить.
— И что же ты любишь?
— Литературу. Язык.
— Если бы ты написал хотя бы половину того, что тебя просили выполнить, то ты был бы отличным студентом, Гейб. Ты собираешься сдавать тест для получения аттестата? Или присоединишься к вооруженным силам?
— Конечно, миссис Кимбол, я собираюсь присоединиться к вооруженным силам. Шучу. Вы думаете, много парней захотело бы отправиться со мной в разведку, зная, как легко рассеивается мое внимание?
— Ну что же, удачи тебе.
— Вы это серьезно?
— Что?
— Желаете мне удачи?
— Я серьезно говорю о том, что удача тебе бы пригодилась.
— Я вам тоже желаю удачи, миссис Кимбол. Теперь, когда я больше не считаюсь официально вашим учеником… — Я заметил, как у нее начал бегать взгляд. Она хотела убедиться, что выход из кабинета свободен.
— Не беспокойтесь, миссис Кимбол, у меня нет автомата под курткой. Я просто хотел попросить вас об одолжении.
— Что? — щелкая своей шариковой ручкой, произнесла она.
— Не поступайте так с другими детьми. Не выбирайте одного ребенка, чтобы превращать его каждый день в желе. Не смейтесь над ним, если он чего-то не может делать. Лучше приободрите его. Постарайтесь увидеть в нем что-то хорошее. Клянусь, что говорю это с самыми лучшими намерениями.