— Излишек багажа — лучше не скажешь!
Я припоминаю, что Гейб перешел уже в старшую школу, а Каролина была еще ученицей средних классов, когда Лео начал беспокоиться о своем здоровье. Лео. Мужчина, который не так давно мог высмеять меня за мою «одержимость упражнениями на приседание и отжимание». Он начал с того, что пересмотрел режим сна, ибо считал, что нарушения сна могут самым негативным образом сказаться на продолжительности жизни. Я ощущала его неприятие, что бы ни делала. Когда я возвращалась после двух миль пробежки, он бросал в мою сторону такой взгляд, как будто меня пригласили на званый ужин, а я привела с собой огромного ньюфаундленда.
Каждый день я заставала его пару раз за одним и тем же занятием: он измерял пульс. Он постоянно приводил мне примеры того, как люди дожили до ста пяти лет на кофе и витамине С. Лео начал ездить через весь город на занятия йогой. Они проводились в чьем-то доме. Там было темно, потому что помещение было без окон. Лео стал напоминать мне своего отца, когда произносил:
— Я бегаю, только когда за мной кто-то гонится. Я не курю. Не употребляю наркотиков. Моим родителям уже за восемьдесят. Все мы смертны.
Я решила, что ситуация требует снисходительного отношения. Юмор — лучшее лекарство.
Мне было жаль подлеца. Я даже подумала о том, что было бы здорово иметь какое-то общее важное увлечение.
— О великолепный Лео! — встретила я его аплодисментами в первый раз, когда он, ковыляя, вошел в дом. После часа занятий он взмок до такой степени, что можно было подумать, будто он попал под ливень. Каждые несколько лет Лео покупал пару дорогих кроссовок, в которых пробегал по окрестностям от силы два раза, чтобы потом отдать их нашему жильцу Клаусу. Ничего более. Так проходили дни. Месяцы. Но в этот раз все было по-другому. Я поняла, что он всерьез увлекся.
Когда я послушно втирала арнику ему в ногу (хотя и помнила, что он отказался сделать это для меня еще несколько месяцев назад), Лео спросил, хотела бы и я присоединиться к нему.
— Хотя, честно говоря, я не знаю, получится ли у тебя. Из-за балета. Занятия сделали тебя такой напряженной.
Я действительно напряглась… от негодования и втерла арнику несколько жестче, чем требовалось. Но мне удалось взять себя в руки. Усмехнувшись, я произнесла:
— Вообще-то я довольно гибкая, Лео. И думаю, что эти две дисциплины очень похожи. Поэтому я, конечно, приеду на твои занятия.
— Кто-то пытается пойти против природы, а кто-то ищет гармонии с ней, Джули. Видела бы ты тех, кто посещает занятия вместе со мной. Там есть одна дама твоего возраста, которая вытягивает ногу вверх вдоль туловища, как если бы она делала шпагат из положения стоя.
— Наверное, и у меня могло бы это получиться. Хотя… о нет.
— Конечно, нет. И у меня уже никогда не получится. Они тренируются каждый день уже в течение многих лет.
— Все равно не надо опускать руки. Даже звезды кино только об этом и твердят. Под лежачий камень вода не течет.
— Это настоящее испытание. Это как вызов. Ты должен ощутить себя единым целым с природой. Я не знаю, удастся ли тебе сконцентрироваться. Джули, ты же относишься к особой породе человеческих существ. Хомо сапиенс прыгающий. Помнишь, ты пыталась использовать самогипноз во время потуг?
— Но я помню, что именно ты поддался моему гипнозу.
— Это говорит о том, что я умею концентрироваться.
— Лео, я тоже умею концентрироваться. — Я говорила неправду. Я не могу думать менее чем о четырех вещах одновременно. — Просто я не умею впадать в коматозное состояние. Помнишь, что я предлагала еще до того, как ты поступил на юридический факультет? Я говорила о том, что мне надо получить юридическое образование, а ты в это время все еще хотел делать карьеру великого купца. Я лучше тебя сдала тесты по юриспруденции.
Для Лео эта тема до сих пор была больной.
— Тесты по юриспруденции — это еще не учеба на юридическом факультете. В любом случае, балет не способствует духовному просветлению.
— Как и учеба в юридическом институте. Мне было всего двадцать один, когда я сдавала тесты. А ты начал учиться в тридцать пять, Лео! Во всех религиозных обрядах используется искусство танца, и это подтверждает история.
— Все дело в дыхании, Джули. Я чувствую, что впервые за много лет дышу полной грудью. Ко мне вернулось ощущение детства.
— Все эти монахи с помощью гипервентилирования легких чуть ли не на Луну улетали. Так или иначе, я всегда хотела, чтобы ты занимался вместе со мной. Мы можем добиться и гибкости, и духовного просветления вместе.
— Не надо над этим насмехаться, Джули, — остановил меня Лео. — Наши дети в этом плане много потеряли. Они не знают ни концепции иудаизма, ни основ христианства.
— Зато они вырастут хорошими демократами, — заметила я.
— О Джули, — со вздохом протянул Лео.
Но я-то думала, что мы воспитывали детей на Марке Твене, Роберте Фросте, Мередите Вилсоне и их произведения заложили в наших детях хорошую нравственную основу. А церковь, как мне казалось, требовала таких… усилий. Тем не менее, когда Гейб был в седьмом классе, а Кара — в шестом, мы стали посещать Унитарный молитвенный дом в Шебойгане. Мне там понравилось. Я любила Моцарта, мне нравились старые гимны, которые исполнялись во время собраний, а страстные проповеди на политические темы находили в моей душе отклик. Гейб не мог усидеть на месте и пяти минут, поэтому он посещал занятия для девятиклассников в воскресной школе, на которых им рассказывали о том, как люди в древности обожествляли огонь, раздобыть который сейчас можно тысячью способами. Им объяснили, почему нужно сажать деревья. Для Кары мы нашли детские курсы, где детям рассказывали мифы и сказки на религиозные темы (Гейб называл занятия, которые посещала Кара, Евангелием от Уолта Диснея). Однако, когда все прихожане погружались в молчание, произнося молитвы, у Лео был такой вид, словно он тужится в туалете. Мне казалось, что он концентрируется на тех грехах, которые ему не удалось искупить, на именах людей, которых он не смог простить, хотя у евреев есть для этого специальный праздник.