— У этого ребенка есть проблема? — спросил я Кейси.
— Я думаю, что лет через пять имя этой семьи попадет на первые полосы газет, если она не изменит отношения к этому вопросу.
— Значит, это хорошее письмо.
— Американская ассоциация педиатров считает, что хранение заряженного оружия в доме не просто опасно, а чрезвычайно опасно, потому что это… заряженное оружие.
Я не сказал Кейси, что у нас в доме тоже есть оружие, хотя я и сам об этом не знал до недавнего времени.
Однажды я просматривал содержимое ящиков отца. Там среди старых футболок я нашел пистолет. Тридцать восьмого калибра. Он был не заряжен, но я все равно до смерти испугался.
Мой отец горячо возражал против хранения в доме оружия. Он скорее бы отправился в тюрьму, чем согласился бы воевать во Вьетнаме, хотя тот факт, что он женат и занимается адвокатской деятельностью, в любом случае избавлял его от призыва. Он говорил мне, что если бы к нему на улице подошел ребенок со взрывным устройством, то он предпочел бы взлететь на воздух, чем выстрелить в ребенка. Это было еще до того, как отец увлекся йогой. Он всегда таким был. Он утверждал, что парни, которые увлекаются охотой, компенсируют этим то, что у них член короткий. Именно так он и выразился.
Я вытащил пистолет из коробки, как если бы прикоснулся к змее. Он был намного тяжелее, чем можно было предположить по его изящному виду. Я сразу понял, что пистолет ни разу не использовался. Я просмотрел все остальные ящики, но больше не нашел ничего, кроме пачки презервативов и такой штуки, по которой я понял, что мои родители иногда могли покурить «травку». Возможно, они это делали в молодости.
Но зачем отцу пистолет?
Он боялся, что окажется в ситуации, когда потребуется прибегнуть к оружию? Или он был одержим идеей, что должен спасти нас от нашествия врагов? Его мучили мысли о самоубийстве? Но если так, то почему он не прихватил его с собой? Почему взял ноутбук, но оставил при этом оружие, а?
Тогда я понял, что Лео утратил остатки разума. Я зашвырнул пистолет на самую верхнюю полку, спрятав за коробкой с выходными черными туфлями Лео, которые он обувал каждый год, когда шел на прием в мэрии. Мне едва не стало дурно при мысли о том, что Аори могла наткнуться на оружие, хотя, конечно, она была еще маленькой и ее «потолок» заканчивался на уровне груди Лео.
Я сел на пол и начал усиленно размышлять, вспоминая, как вел себя отец в день отъезда. Что он делал. О чем говорил. Все казалось вполне нормальным. То есть все вписывалось в обычное безумное поведение Лео.
В тот день мы поздно отправлялись в школу, потому, что самолет улетал только после полудня.
Лео сидел на диване с Аори на коленях. Мама была в спальне. Она отказалась выходить. Лео объяснял нам, почему должен уехать. Он рассказывал нам о людях, с которыми переписывался, восхищаясь тем, что они не так, как другие, воспринимали жизнь. Он говорил, что ему надоела эта крысиная погоня за успехом, что он хочет купить участок нетронутой земли, так чтобы неподалеку от домика непременно были ручей и луг. Он сказал, что у него разрывается сердце при мысли о том, что мы расстанемся до конца зимы. Однако он настаивал на том, что должен это сделать, — когда мы станем старше, то поймем его. Это станет для нас примером того, что, когда ты знаешь, что поступаешь правильно, даже если это вызывает всеобщее неодобрение, то должен послушаться зова своего сердца и сделать это. Доверять своим инстинктам — это трудно, но благородно. Лео произнес свою речь на одном дыхании.
Затем он стал плакать. Не так, как показывают в кино. Никаких скупых мужских слез. Нет, он плакал, как ребенок, который упал.
— Я так тебя люблю, сынок, — сказал он, целуя меня в макушку.
— Я тоже тебя люблю, — просто ответил я ему.
— Каролина, я помню тот момент, когда ты явилась на свет!
— У меня не такая хорошая память, — огрызнулась сестра. На ее лице не было и следа эмоций, словно ничто не могло тронуть ее.
— Аврора, — обратился он к Аори и прижал ее к груди. Он качал малышку и целовал.
Каролина посмотрела на отца, словно от него дурно пахло.
— А если инстинкты подсказывают тебе бросить школу? — внезапно спросила она.
— Каролина, я знаю, что ты…
— Нет, папа, ты мне скажи, — настаивала сестра.
Аори встала с колен отца и пошла в комнату, которую делила с Карой. (Она спала с родителями, пока ей не исполнилось полтора годика. Отец настоял на том, чтобы гостевая спальня использовалась, как кабинет или библиотека, потому что ему негде почитать в спокойной обстановке. Естественно, Кара была в бешенстве, оттого что ей приходилось жить в комнате, где было полно игрушек и всяких средств по уходу за младенцем.)
— Если интуиция подсказывает тебе, что ты должна бросить школу, но ты знаешь, что сможешь обеспечить себя, то ты должна прислушаться к своему внутреннему голосу, — ответил ей отец.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Каролина.
— Я тоже не понимаю, о чем он говорит, — добавила мама, появляясь из комнаты.
Она выглядела так, словно напилась шампанского и забыла переодеть бальное платье. На ней была сатиновая ночная сорочка. Она вышла к нам босиком.