Решил и остановился. Спросил себя: почему идешь на вокзал? Ясно почему. Самый лучший способ проникнуть в город — это железная дорога. На любом полустанке втиснулся в вагон, кому-то дал закурить, разговорился, узнал, откуда едет попутчик, кто в селе верховодит, у кого свадьба, похороны, к кому в город едет… Вот тебе и алиби. «Надо бы запретить всякие поездки», — решительно подумал Василий, вспомнив зал ожидания и перрон, забитые не только военными, но и бабами с ребятишками, чиновниками, гимназистами, стариками. Ну, куда, спрашивается, едут?
А выборочная проверка показывала, что едут туда, где они кому-то очень нужны, или наоборот, им кто-то нужен. С какой решимостью, надеждой кидаются к любому составу. А сколько тоски в воплях, когда, оттертые более ловкими, неудачники с тоской провожают последний вагон. Будто действительно он последний в их жизни. Дальше уже ничего не будет, кроме конца. Но вот подходит следующий эшелон, и все повторяется сначала. Так с утра до вечера, с вечера до утра.
Через калитку грузового двора Жуков вышел на перрон. Несмотря на осеннюю хмарь, цементная платформа была запружена людьми. Они стояли, сидели, лежали. Табачный дым, как и гул голосов, не мог развеять даже прорывающийся из-за вагонов холодный ветер.
Василий прошел от торца до торца вокзала, заметил несколько своих товарищей, вернулся к грузовой площадке. Зачем? Не смог сразу ответить. Тут за ящиками вроде теплее. Нет, не то. Сюда с поезда идут те, кто хорошо знает город. Ну и что? Отсюда свободно просматривается часть площади с кучерами. Опять не то. Но ведь что-то привело тебя снова именно сюда? — упрямо допытывался Жуков у самого себя. Не спеши с ответом. Остановись. Ну, закури. Внимательно погляди перед собой. Ничего заслуживающего внимания. И никого?
Вдруг Жуков вырвал цигарку изо рта, хотел ее отшвырнуть, но словно кто-то сдавил его руку и приказал не спешить, оставаться на месте, даже внешним видом не показать, что нашел искомое, нашел то, что привело его на грузовой двор. Возле ближнего телеграфного столба стоял старик (может, просто обросший) в драповом сером пальто. На первый взгляд, в нем ничего примечательного не было. Василий даже не сразу сообразил, почему обратил на него внимание. Стоит себе и стоит. Никого не выискивает, тревожно не озирается. Но не уходит. Значит, ждет. Кого? А может, чего? Очередной состав?
«И мы подождем, — сказал себе Василий. — Благо вон дымит какой-то за водокачкой». Он в который раз стал изучать человека у столба. Не поверхностно, как вначале, а по деталям. Шапка, лицо, воротник, пальто, пуговицы, сапоги. Теперь снизу вверх: сапоги, пальто, пуговицы… «Стой! — приказал себе чекист. — Почему у такого аккуратного мужика среди обыкновенных одна пуговица медная?» Так вот что бросилось в глаза Жукову, когда он первый раз проходил мимо человека. Подойти, проверить документы, а то, не ровен час, ускользнет с эшелоном. «Если уедет, — урезонил свой пыл Василий, — значит, не тот, кто тебе нужен».
Подошел поезд. Несколько человек, пробиваясь сквозь живую стену осадивших состав, выскочили из вагонов. Ни один из них не подошел к мужчине. Тот без особого любопытства смотрел на толчею, слушал брань, плач, крики барахтающихся возле теплушек. Бесстрастный колокол отбивал отправление. Скоро паровоз утащил состав, а баулы, мешки, сумки откачнулись вновь в глубину перрона, в незакрывающиеся двери вокзала.
Человек у телеграфного столба продолжал кого-то ждать. Теперь у Жукова не было на этот счет никакого сомнения. «Придется набраться и нам терпения, — решил чекист, но тут же в его душу вкралась тревога: — А если кто-то из наших спугнул связного, а если он стоит где-то рядом и тоже выжидает?» В это время старик незаметным движением рукава протер медную пуговицу. Этот жест натолкнул Жукова на единственно верное, как показалось ему, решение. Пуговица — пароль. Василий подошел к часовому, показал бойцу удостоверение и сказал:
— Выручай, брат. Пожертвуй для революции пуговицу.
Тот недоверчиво усмехнулся, потрогал на шинели пуговицы и снова усмехнулся. Но видя, что чекист отрывает от своего пальто черную костяную, посерьезнел, понял — тот не шутит.
Когда медная заняла свое место на его пальто, Василий попросил часового:
— Видишь вон того типа возле столба. Следи, чтоб он не потерялся, пока я обегу вокзал.