— А мне как называть вас?
Он уловил ее лукавство и, словно бы подыгрывая девушке, великодушно разрешил:
— Как вам нравится.
Возле своего дома Мария хотела попрощаться с Дундичем, но он сказал, что как раз в этом доме разместился штаб полка, в который его назначили заместителем командира.
Двор Самариных, просторный, с добротными постройками, но несколько запущенный, нырял в леваду, отделенную валом от заросшего осокой ставка. Дом с высокими низами, опоясанный балясинами узкого балкона, глядел четырьмя большими окнами на улицу. Увенчанный флюгером над железной крышей, он горделиво возвышался среди хуторских построек.
Еще недавно Мария не придавала никакого значения превосходству своего двора перед соседними. Вернее, привыкла, считая, что именно так и должно быть. Не может же хуторской атаман жить, как любая заурядность. Но пришло время, и отцовская, должность, дом, подворье — все раскололо семью пополам. Брат Петр, приехавший из госпиталя в январе, спустя неделю вступил в отряд красных конников. Отец, буквально через день, как блиновцы пришли в хутор, подался к белым. Где-то они теперь? Знают Мария с матерью, что оба живы — весточки от них приходят через знакомых станичников, — но как живут-могут, об этом приходится лишь догадываться. И в каждом выстреле где-то у займища или за левадой чудится женщинам чей-то последний — отца или сына — час.
Всякий раз, встречая красных, мать и дочь выходили к дороге, вглядываясь в проезжающих, хотя знали, что Петр, если бы находился среди всадников, давно забежал в родной курень. Так же встречали и белых.
Минуло около года, но ни отец, ни брат не показывались в хуторе, видно, далеко отсюда увели их стежки-дорожки.
Все это пронеслось в голове теперь, когда Дундич, пропуская ее вперед, иначе, чем в школе, как показалось Марии, — с насмешкой, поглядел в ее черные глаза.
И он действительно поглядел на спутницу по-другому. Но в этом взгляде не было ни насмешки, ни укора, напротив, взор его был опечаленным: он растерялся и не знал, как ему теперь относиться к дочери бежавшего хуторского атамана. А как воспримут его новые боевые друзья это знакомство?
Дундич решительно сдвинул на макушку папаху: девчонка ему нравится. Вот главное, а все остальное перемелется. От этой собственной решимости он опять стал веселым, как в школе. Прощаясь у крыльца, Дундич попросил:
— Приходите к нам чай пить. У нас сахар есть.
Вечером, когда Мария с командирами пила чай, в комнату притопал белобрысый парнишка лет пяти. Увидев его, она поднялась и пожурила:
— Тебе пора спать, Саня.
Дундич быстро встал, подхватил малыша и удобно усадил к себе на колени.
— Марийка, молю, пусть хлопчик посидит с нами. Мы ведь за них бьемся, а видим их так редко.
— Это верно, товарищ Дундич, — тяжело вздохнул командир полка Петр Яковлевич Стрепухов. Он вспомнил своих сыновей, которых вот уж третий год жена воспитывала одна. А теперь Семикаракорская под Мамонтовым. Уцелела ли семья? Ни свои, ни пленные ничего утешительного не говорят.
— Почему же только за них? — удивилась Мария.
— И за тебя, конечно, — успокоил ее Стрепухов, — за детей, словом. За то, чтобы вам, молодым, жилось хорошо.
— Будто сами такие старые, — засмеялась девушка. — Вот вам сколько лет? — поинтересовалась она у Дундича.
Тот внимательно посмотрел на нее и с сожалением ответил:
— Уже двадцать пять.
Пожилые командиры засмеялись. Один из них подзадорил Марию:
— Ну, а тебе, красавица, должно быть, уже семнадцать?
— Ой, как вы угадали? — смутилась девушка.
— По глазам, — таинственно сощурился командир. — А мне вот только еще сорок пять.
Веселое выражение сошло с лица Дундича. Он как-то очень внимательно посмотрел на говорившего, а потом произнес:
— Моему отцу было столько же, когда я убежал из дома.
— И давно это было? — отодвинул от себя стакан Стрепухов, приготовясь послушать своего нового заместителя.
Дундич не спешил с ответом. Он подсчитал, сколько лет прошло с того незабываемого вечера, когда он ушел из родительского дома.
— Это было шесть лет назад.
— А почему же ты убежал? — допытывался Стрепухов, разглаживая оспины на щеке.
— Долгая история, други, — сказал Дундич и покачал на колене Саню. — Юнак заснет.
— Нет, — важно пообещал тот и засунул в рот кусок сахару.
— Расскажите, товарищ Дундич, — смущаясь, но пристраиваясь поближе к нему, попросила Мария.
Медленно подбирая русские слова, мешая их с украинскими и сербскими, Дундич рассказал в тот вечер в донском хуторе Колдаирове о том, как жил он с матерью и сестрой в небольшой деревушке Грабовац, что затерялась в глубине зеленых склонов Далмации.