— Что ты мелешь, придурок?
— Что слышишь. Не знаешь разве — немцы в Лубнах.
— Отогнали их.
— Никуда не отогнали. Они мост перешли и остановились. Не захотели ночью входить в город.
— Кто тебе сказал?
— Все говорят. Вот от моста и стреляли до полуночи.
— Сегодня им дадут!
— Кто даст?
— Наши.
— Как они дадут, когда немцы на танках!
— А бронепоезд? Как ударит из пушки, разлетятся фашистские танки в щепки.
— Да что с тобой говорить! — махнул рукой Васька. — Мне некогда. Я пошел, — и наклонился к мешку.
— Вот увидишь, расскажу, что ты обокрал магазин.
Васька выпрямился и, шагнув к Борису, ткнул ему под самый нос кулачище:
— Понюхай, чем пахнет!
— Не пугай! Не на того напал. Видали таких.
Знал: драться Васька не будет, только запугивает.
— Не сердись, глупый, — опустил кулак Васька. — Я пошутил. Хочешь, дам тебе костюм? Будь только корешем.
— Не надо мне ворованного.
— Ну, и глупости! Никакое не ворованное. Наши еще спасибо скажут, что забрал. А то немцы заграбастали бы. Понял?.. А ну, поддай, помоги мне, — схватился за мешок.
— Сам поддавай! — сердито сказал Борис и пошел прочь.
Дверь открыла тетя Мария.
— Что случилось, Боренька? — встревоженно спросила.
— Записку принес от дяди.
Тетя взяла записку, поспешила в дом. В комнате горела лампа. Окно было занавешено одеялом. Тамара стояла у стола, на котором лежали какие-то бумаги.
— Возьми, прочитай. От отца! — отдала записку дочери.
Тамара развернула бумажку, наклонилась к лампе.
«Дорогие мои Мария и Тома! Все сложилось так, что я уже третий день не могу приехать домой. Возможно, и сегодня не приеду. Прошу вас, сразу же, как только получите эту записку, уезжайте из Лубен. Дела очень серьезные… Не теряйте времени… Обратитесь к начальнику станции, он устроит вас на поезд. Не жалейте вещей, это все наживное, возьмите с собой самое необходимое. Не забудьте про документы: прихватите свои и мои. Крепко целую вас, дорогие. Павел. Отец».
— Горе мое! — заломила руки тетя. — Он же ничего еще не знал, когда писал. Куда же нам ехать, когда все пути-дороженьки перерезаны?..
В глазах у нее заблестели слезы.
— Не надо, мама, — обняла ее Тамара. — Не расстраивайтесь. Фашистов еще отобьют.
Вдруг дом сильно потряс взрыв, даже одеяло упало с окна.
На дворе уже рассветало.
Раздался второй, еще более сильный взрыв, открылась форточка, в комнату потянуло прохладой.
Отрывисто, часто застрочил на станции зенитный пулемет. Слышен был шум самолета.
— Немецкий, — сразу определил Борис. — Бомбы сбрасывает.
Тамара потушила лампу, сняла со спинки стула теплую суконную жакетку, темно-синий берет.
— Мне надо идти.
— Ой, доченька, что же с нами будет? — склонилась ей на плечо мать.
— Не падайте, мама, духом. Комендант говорил: в Лубны фашистов не пустят…
Тамара накинула на плечи жакетку, надела берет.
— Мама, вот документы и книжки, которые я отобрала, — показала на стол, — спрячьте.
— А портреты? — кивнула на стену тетя.
— Портреты?.. — Тамара задумалась. — Пускай пока…
Вышли во двор втроем. Постояли на веранде, прислушались.
Умолкли зенитные пулеметы. Едва доносился откуда-то из-за станции гул вражеского самолета. Наверное, того самого, который только что сбросил бомбы.
Тамара повернулась лицом к матери и, словно боясь нарушить тишину, полушепотом сказала:
— Пойду.
Борис проводил Тамару до станции. Она была грустна, молчалива. Прощаясь, попросила:
— Боря, навещай почаще маму. Не скоро я, наверное, вернусь. Да и папа, кто знает, когда домой вырвется.
— Чего там, вернешься, — пробовал утешить он. — Вот прогонят немцев, тогда…
— Не знаю, не знаю… — перебила она. — То я успокаивала маму, а… — и не закончила. — Ну, будь здоров, Боря!
— Будь здорова!..
Борис стоял задумавшись, смотрел на сестру, которая все удалялась и удалялась.
«Не знаю, не знаю…» Наверное, что-то знает, но не захотела сказать…»
Когда Тамару скрыли предрассветные сумерки, Борис перешел железнодорожные пути, направился домой.
— Эй, дружище!
На запасной линии, возле товарного вагона, стоял красноармеец и махал рукой.
— Пойди сюда, парень!
Борис подошел.
— Не спешишь?
— Нет.
— Помоги поднести ящик с пулеметными лентами. Недалеко — на Советскую, к мебельной фабрике.
— Хорошо, — быстро согласился Борис.
— Товарищ старшина! — крикнул красноармеец в открытые двери затемненного вагона. — Есть помощник. Давайте четыре.