Тут же в дверях появился крепко сложенный старшина с двумя плоскими жестяными ящиками, окрашенными в зеленый цвет. Подал их красноармейцу. Потом вынес еще два.
— Бери, — кивнул Борису на ящики красноармеец. — Тебе — два, мне — два, поделимся четырьмя, — пропел протяжно детскую считалку.
Он хотел идти через привокзальную площадь, но Борис сказал, что к мебельной фабрике можно добраться другим путем — тропинкой вдоль железнодорожного полотна, а там напрямик садами, дворами. Так будет, пожалуй, и ближе и быстрее.
— Веди! — согласился красноармеец. — Нам как раз и надо побыстрее. Уже рассветает, скоро зашевелится немец.
Когда вышли на тропинку, красноармеец спросил Бориса:
— Где живешь?
— В Осовцах.
— Это там, за станцией?
— Угу.
— А я из-под Пирятина. Уже неделю здесь и все не могу вырваться домой. С весны не видел мать. Последний раз приезжал на Первое мая еще из университета. Обещало командование отпустить на этой неделе, наведался бы, хотя бы здравствуйте — до свидания сказал, так на́ тебе — прорвали, гады, фронт, с тыла зашли…
Едва выбрались на Советскую улицу, как с востока донесся натужный рев танков.
— Двинулись… — вздохнул красноармеец.
Во дворе напротив мебельной фабрики их остановил седой пышноусый и бровастый дед. Борис знал его — сторож из депо, дед Карп, бывший кавалерист и красный партизан. Колкий и острый на язык, дед никого не пропустит, чтоб не зацепить язвительным словом. Борис поздоровался, но дед Карп не ответил ему, обратился к красноармейцу:
— Так как же оно будет, парень, задержите или не задержите немцев?
— Постараемся задержать, дедушка.
— «Постараемся»! — передразнил его дед. — Что-то не очень видны ваши старания…
Красноармеец помрачнел и, ничего не ответив, пошел мимо невысокого здания к воротам.
— Да ты не обижайся, я так… Вы что? Вы рядовые, не вас об этом спрашивать… — бормотал им вслед старик.
У дороги под невысокой насыпью — фабричным переездом — сидели два бойца: один — возле пулемета, направленного вдоль улицы к базарной площади, другой — возле кучки гранат.
— Николай, хватит? — подойдя поближе, спросил красноармеец у пулеметчика.
— Сколько у нас есть? Одна, две, три, четыре… Восемь лент. Девятая заправлена. Думаю, хватит. — Посмотрел на Бориса. — А это что за герой с тобой?
— Помогал нести.
— Молодец!.. Ну, а теперь, парень, беги домой. Тут такое начнется — небу жарко будет!
— Я не боюсь! — важно сказал Борис.
Он сразу, как только увидел бойцов с пулеметом и гранатами, подумал: надо бы остаться с ними. Это ж такой случай представился — принять участие в настоящем бою! Бойцам он, конечно, не помешает, наоборот, если им снова надо будет помочь, с радостью поможет. Интересно, дадут они хоть один раз построчить из пулемета? Может, и дадут — ящики ведь носил… Конечно, оно и страшновато здесь… Ну так что? А кому не страшно на фронте? Всем страшно. И этим бойцам, наверное, страшно: никто не знает, что будет… Нет, надо остаться, он же не трус какой-то. Пускай вначале страшно будет, зато потом… Э-эх, потом будет что рассказывать ребятам. Они еще и не поверят. Ничего, докажет, да и дедушка Карп подтвердит. Ох, и завидовать будут!
— Ну, беги, беги! — приказал пулеметчик. — И как можно быстрее!
— Здесь небезопасно оставаться, — поддержал его красноармеец, с которым принесли пулеметные ленты. — Пуля, как оса, она не разбирается, где военный, где гражданский, где взрослый, где ребенок, каждого может ужалить. Давай, дружище, чеши домой!
Ничего не поделаешь, пришлось Борису подчиниться солдатскому приказу.
Едва успел пересечь улицу, как над мостом ударили орудия, застрочили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы.
Борис оглянулся: может, бойцы передумают, позовут его.
Вдруг над самой головой прошуршал снаряд.
— Ложись! — крикнул пулеметчик, припав к земле.
Но Борис не успел и двинуться, как снаряд уже разорвался. Совсем близко просвистели осколки.
— Ложись! — закричали бойцы.
Борис растерялся. Сначала хотел спрятаться за толстым стволом ясеня, росшего возле тротуара, потом бросился к забору, вскочил во двор, через который только что проходил с красноармейцем.
Там его остановил окрик:
— Чего носишься, сумасшедший! Айда в хату!
Повернул голову на голос — из форточки выглядывал дед Карп.
Когда Борис вскочил в хату, дедушка загнал его в угол, к посудному шкафу. Сам же, сердитый, носился по комнате, выглядывал в окно, зло сверкал на Бориса покрасневшими глазами.