Анатолий почувствовал, как налились у него силой руки, как они начали дрожать от нетерпения и гнева. Он уже готов был прыгнуть, но вдруг на лестнице послышался топот, дверь стукнула — вбежали три гитлеровца.
— Was ist das?[16] — крикнул первый, обращаясь к Анатолию. — Кто стреляйт?
Анатолий медленно посторонился, кивнув на солдата. Тот поднял голову, увидев своих, что-то сказал и вышел из комнаты.
Когда кованые сапоги отгрохотали и стало тихо, Анатолий обессиленно опустился на пол. Крупные капли пота выступили на лбу, покатились по лицу. Прислонился к косяку и закрыл глаза. Тяжелый вздох облегчения вырвался из груди. Он почувствовал, что за эти несколько минут вырос, стал взрослым. Отныне его жизненный путь, который, по-видимому, будет полон и больших трудностей, и тяжелых испытаний, казался юноше не таким уж страшным, как представлялось еще совсем недавно. Пройдено какое-то расстояние, осталась позади какая-то грань, отделявшая прошедшее от настоящего. И он был рад тому, что преодолеть эту грань удалось ему самому, без помощи старших, без напутствий товарищей, без их покровительственного похлопывания по плечу.
Начитанный и впечатлительный, Анатолий однажды заявил своим друзьям, что непременно станет капитаном дальнего плавания и откроет еще не один остров, избороздит не один океан.
«Жить — значит путешествовать, — сказал он, коснувшись пальцем своего остренького носа. — В мире, кроме наших степей, рощ и лесов, есть еще и голубые лагуны, и коралловые рифы, есть пальмовые острова и ласковые морские течения… Рядом с этим — суровый и гордый мыс Горн… Не каждому суждено поладить с мысом Горн, такой уж у него непреклонный характер. Но есть люди, которые утешаются тем, что на смену страшному мысу Горн приходит мыс Доброй Надежды… Жить с уверенностью, что вслед за стихией, водоворотом, от которого стынет в жилах кровь, будут приветливые заливы, гостеприимные причалы, никому не известные острова, — вот моя мечта!»
Ребята наперебой предсказывали Анатолию будущее слишком таинственное, неопределенное, потому что кто же поверит в счастливую звезду юноши, который бредит какими-то голубыми лагунами и коралловыми рифами? Единственный человек, хорошо его понявший, к числу школьных друзей не принадлежал. Это был дядя Бориса, Павел Гайдай из паровозного депо, страстный мечтатель и заядлый шахматист.
«Не смейтесь, ребята, — сказал он, — не смейтесь. Нам нужны, очень нужны совершенно трезвые люди, ну, такие, как вы, но нужны и такие вот мечтатели, романтики дороги, я бы сказал, поэты далеких меридианов».
Анатолий упивался чувством превосходства и, глядя в сторону своих слишком приземленных друзей, которые хвалились, что станут машинистами паровозов, снисходительно качал головой и обещал взять их на свой пароход в долгое путешествие как судовых механиков.
И вот теперь мечтатель, «поэт дороги и далеких меридианов» сидел на полу у дверного косяка и вытирал пот с лица — он только что совершил подвиг: осмелился собственными руками задушить ненавистного фашиста. Да, да, он бы его задушил, непременно задушил, если бы не появились неожиданно три солдата. Радость от того, что не побоялся, что победил в себе страх, вливала в него горячую волну бодрости и силы. Что ж, будем жить по законам, которые диктует война. Отодвинем пока что подальше, в самый глубокий уголок души, мечты о путешествиях и романтику далеких островов в океане, займемся чем-то более реальным, будничным. Ну, хотя бы приготовим что-нибудь поесть. Скоро вернется мама, а она тоже голодная, как и он.
Анатолий встал, вытащил из-под кровати мешок с картошкой, принялся готовить суп.
Когда вечером привели ребят к Вольфу, он, как и в прошлый раз, сидел за столом. Овчарки все так же лежали на ковриках.
— О, вы теперь выглядите совсем по-другому! — весело произнес следователь. — Сегодня, надеюсь, и разговор у нас получится. Садитесь, — кивнул он на диван.
Они сели.
— Та-ак, — скрипнул креслом Вольф. — Доставили вы мне хлопот, ох и доставили! Всю ночь не мог заснуть, целый день думаю, прикидываю, как бы лучше вам помочь. А еще проснулись во мне давние воспоминания. Вспомнил себя, когда был таким, как вот вы. Жил тогда в Лубнах, учился в гимназии. И до чего ж наивный был!.. Припоминаю, перед экзаменами ходил с одноклассниками в монастырь за корой со священного дуба. Слыхали про тот дуб?.. Наверное, слышали. Под дубом, рассказывали, молился константинопольский патриарх Афанасий Паттеллариа. Ехал домой из Москвы от царя Алексея, в дороге заболел, остановился в Мгарском монастыре, помолился под дубом и умер. Там, в монастыре, его и похоронили сидя — по обычаю константинопольских патриархов. Поэтому и прозвали его Афанасием Сидящим…