И опять длинная пауза, пристальный взгляд Вольфа, молчание ребят.
— Многое зависит от вас самих. Да, да, прежде всего — от вас самих…
Бориса совсем разморило. Закружилась голова, затошнило. Он расстегнул ватник, жадно вдохнул в себя воздух.
— Тебе плохо? — заметил следователь.
Борис закрыл глаза и склонился Анатолию на плечо.
Вольф поднялся с кресла, налил из графина воды.
— Дайте ему, пусть выпьет, — протянул через стол стакан.
Иван взял стакан и передал Борису.
— Ну как, полегчало? — спросил Вольф, когда Борис выпил.
— Немного…
— Понимаю, понимаю… Измученные, голодные… Ну хорошо, сейчас вас осмотрит врач, накормят, отдохнете как следует, тогда и поговорим.
Он опустил руку под стол, наверное, нажал там на скрытую сигнальную кнопку.
В кабинет вошли конвоиры.
Вольф сказал им что-то по-немецки. Потом снова обратился к ребятам:
— Идите отдыхайте. Встретимся завтра. Завтра и поговорим. Прежде всего вы, ничего не скрывая, расскажете мне, почему все это произошло и как произошло.
П о ч е м у п р о и з о ш л о… К а к п р о и з о ш л о…
Однажды Анатолий и Борис зашли к Павлу Гайдаю, который приходился Борису родным дядей. Сидя на веранде, он, его жена и дочь как раз кончали обедать.
— О, вам повезло, — поднялась из-за стола тетя Мария. — Сейчас попотчую вас зеленым борщиком, вареничками с творогом.
— Спасибо! — в один голос поблагодарили ребята.
— Ну, чего ломаетесь? — нарочито грубо пробасил дядя Павел. — Скажете спасибо, когда поедите. Разве не знаете: дают — бери, бьют — беги. Принеси, Тома, стулья, — попросил он дочь.
— Не надо, я недавно пообедал, — отказался Анатолий.
— И я, — прибавил Борис.
— Эх, вы! — покачал головой дядя. — От таких вареников отказываетесь… Тогда подождите, я еще съем пять штук, чтоб было ровно сто, и поиграем в шахматы. Идите, расставляйте.
Ребята прошли комнату, заменявшую Гайдаям кухню, вошли в светлицу, взяли с этажерки шахматы.
Только расставили фигуры, как появились дядя Павел и Тамара.
— Ну, так как, биться будем или мириться?
— Биться, — ответил деланным баском Борис.
Схватив с шахматной доски две пешки, черную и белую, заложил руки за спину, несколько раз перебросил фигуры с ладони на ладонь и протянул вперед крепко сжатые кулаки.
— Кому какую?
— Давай в левой, — выбрал дядя.
Ему выпало играть черными.
— Папа, вам никогда не везет, — заметила Тамара. — Всегда достаются черные.
— Кто сказал, что мне не везет? Ого, еще как повезет! Вот увидишь. Ходи, Толя.
Для всех шахматистов шахматное поле — обыкновенная доска, расчерченная на шестьдесят четыре клеточки, тридцать две из них белые, тридцать две — черные: на ней проверяется сила игрока. Для дяди Павла и Анатолия она означает еще кое-что…
Однажды после уроков Борис пригласил Анатолия в гости к своим родственникам. Во время разговора с мальчиками дядя Павел узнал, что Анатолию из всех школьных предметов больше всего нравится история и география.
«Ты смотри, и я, когда учился, больше всего их любил, — словно обрадовался он. — Наверное, поэтому и в железнодорожники пошел — хотел исколесить весь мир. Так, может, ты и в шахматы играть любишь?»
«Люблю», — ответил Анатолий, потому что и в самом деле любил.
«Тогда давай посоревнуемся?»
«Давайте».
С тех пор они и «соревновались» почти каждую неделю. Но их «соревнования» не похожи на те, которые происходят между другими шахматистами. Фигуры переставляют как будто не на обыкновенной шахматной доске, а на развернутой карте мира, не из клеточки в клеточку, а с острова на остров, с моря на море, с озера на озеро, с одной горы на другую.
«Ставлю на остров Кергелен», — заявлял дядя Павел.
«А я на Шпицберген», — отвечал Анатолий.
«Захожу в Мозамбикский залив».
«А я в Красное море…»
Кроме того, каждая их игра еще получала название какой-нибудь знаменательной исторической битвы — Саламинская, Полтавская, битва под Желтыми Водами, Бородино, Севастопольская битва, взятие Измаила, бой на озере Хасан.
Борис был никудышный шахматист: у него не хватало рассудительности, терпения. И он, зная об этом, не брался играть, но неизменно выполнял роль судьи и наблюдателя.
Правда, по всем правилам Борису следовало быть беспристрастным к обоим игрокам, но он открыто болел только за своего друга, даже подсказывал ходы, а в спорах всегда брал его сторону. Когда Анатолий выигрывал партию, Борис кричал на всю квартиру: «Мы победили! Мы победили!..» Когда же его друг терпел поражение, сокрушенно качал головой, недовольно кривился: «Я же говорил, не ходи так. Я говорил…»