Грустными глазами провожали пленные двух счастливцев.
— Ну как, как вы раздобыли такие бумаги? — допытывался удивленный Анатолий, когда все четверо пошли в направлении к Лубнам.
— А чему удивляешься? — улыбнулась Тамара. — Вы же и в самом деле железнодорожники. Тарас Иванович бывший, а ты, Толя, будущий. Разве не так? В справках все по правде написано.
Где-то на полпути к Лубнам Тарас Залета простился и пошел в степь, чтоб пробиться через линию фронта…
Как только Борис узнал, что Анатолий вернулся из лагеря, он тут же пошел к нему.
Анатолий был задумчивый и грустный.
— Чего ты пригорюнился? — спросил Борис. — Что, напугали? Скис?
— Немного напугали, — признался Анатолий. — Но больше обозлили. Да еще как обозлили, если бы ты знал!.. Эти гады… — и не договорил.
Он еще находился под тяжелым впечатлением от всего пережитого в Хорольском лагере. Ему трудно, очень трудно, почти невозможно было выразить обычными человеческими словами свое возмущение.
— Я не грущу, — вскинул голубые глаза Борис. — Зачем мне грустить… Чапай воюет, а не грустит.
— Как же ты воюешь?
— Воевать можно, было бы желание… Слыхал про объявление, висевшее у комендатуры? Еще не слыхал? Там сказано, что в городе действует красная банда диверсантов… Банда ворует продовольствие и оружие, освобождает пленных, портит военную технику. А совсем недавно подожгла склад… Так вот, и я в той «красней банде».
— Ты? — удивился Анатолий.
— А как же. Чего удивляешься?.. Пойду тихонько, проткну дырочку в шине вот этой штукой… — Борис вытащил из кармана серого коротковатого пиджака острое шило, — и иду себе дальше, а машина оседает, оседает… Или заведу мотоцикл одним из этих ключей, — он достал из другого кармана связку ключей от автомашин и мотоциклов, — их много сейчас на улицах и во дворах, выведу, направлю в овраг и пускаю… Красота!..
— И не боишься?
— А чего бояться? — сказал Борис, усаживаясь на шатком стуле. — Пускай они меня боятся! И они уже боятся… «Красная банда»… — Он громко рассмеялся.
— Ох, Боря, Боря! — покачал головой Анатолий. — Ходишь по знакомым и рассказываешь им о своих геройствах?
Борис обиделся:
— Слушай, не уподобляйся моей мамаше… Все стали такие осторожные и разумные. А кто будет фашистов бить?
— Бить их надо. Я сам… Но…
Анатолий вдруг умолк, взял из рук товарища связку ключей, начал перебирать их. Были здесь граненые, плоские, круглые, из меди, из нержавеющей стали, а то и просто из железа, с вензелями и фашистскими значками на ушках. Каждый ключик имел хитро нарезанные бороздки, углубления и потайные пазы.
— Где ты их взял?
— У немцев. Здесь и от БМВ, и от «Фалькони», и от французского «Ленуара». А этот от автомашин… Если хочешь знать правду, так я за майора и за тебя мстил им.
— Спасибо.
Борис достал из-за пазухи толстую плитку шоколада, протянул Анатолию:
— Возьми.
— Ты смотри, настоящий шоколад!.. С ума сойти можно!..
— Бери, ешь, — сказал Борис. — У меня еще есть…
Он вытащил четыре плитки шоколада и положил на стол:
— А эти отдай матери, пускай отнесет раненым.
— Где ты взял?
— Разрезал на машине брезент и набрал полмешка. Одну плитку сразу же съел, эти пять оставил, а остальные отнес малышам в детский дом. Видел бы ты, как они обрадовались!.. Слышал, что с ними сделали? Вчера комендант заявил, чтоб люди разобрали детей. Многие взяли, а тех детей, которых не успели забрать, солдаты отвели в лес и всех из автоматов расстреляли… Погоди, я еще им и за это отомщу! Пусть почувствуют…
Анатолий вскочил со стула, быстро прошелся по комнате, потом сказал:
— Верно ты, Боренька, делаешь, что им мстишь… Мстить надо как только можно!..
Однажды шел Борис по улице, где жил дядя Павел. Решил их проведать. Может, тетя с Тамарой узнали что-нибудь о дяде, который незадолго до прихода фашистов уехал в Гребенку да так с тех пор и не появлялся дома. Прислал через Малия весточку, а потом и вовсе след простыл. Может, погиб?! Или где-нибудь партизанит? Кажется, его еще до прихода гитлеровцев назначили командовать истребительным отрядом. Вот партизаны, говорят, жару поддают врагам! Неожиданно выскочат ночью из леса, наделают шуму-гаму, а потом ищи ветра в поле…
Переступил порог, глянул, а дядя Павел лежит на кровати. Худой, бледный, пышные темно-русые волосы поблекли, спутались. Просто и не узнаешь.