Барон пришел в себя, шагнул к стене, обернулся и быстро посмотрел на следователя.
— Займитесь номером одиннадцатым, — обратился барон. — Я слышал кое-что… Скажу вам, что сделано все возможное… Признаю. Но что поделаешь — советский фанатизм… Он слишком распространен среди детей и молодежи.
Вольф вздрогнул. Ага, он слышал кое-что! Значит, не доверял и потому подслушивал? Ну что ж, в данном случае это в его, Вольфа, пользу. Шмидт сам только что сказал: сделано все возможное. Вот оно, признание. Признание его, Пауля, способностей и преданности. Но, по-видимому, барон собирался сообщить нечто иное — об этом Вольф догадался по его лицу. Но что именно? Спрашивать самому нельзя…
Шмидт уселся в кресло напротив следователя, внимательно посмотрел на него:
— Вы, кажется, говорили, что ваш отец в Саксонии имеет свои заводы, не правда ли?
Пауль Вольф сразу все понял: барон фон Шмидт думал сейчас не о завоеваниях на Востоке — он вспоминал покинутый домашний очаг, где в случае чего можно будет найти покой и забвение…
Кто-то сказал, что горе примиряет даже противников. По всему видно, это так и есть, потому что барон и следователь сидели оба притихшие и жалкие. Что ждет их завтра?..
…В углу на соломе лежал белый как лунь дед Хобот. Еще вчера, как только ребят бросили в эту грязную и заплеванную камеру, дед встретил их оживленным бормотанием:
— Здравствуйте, сыночки, откуда вы и кто такие? Я дед Хобот, а вас как величают, буду знать, если скажете.
Дед Хобот был сухонький и суетливый, любил поговорить, ни разу не пожаловался, что его били, а били деда, видно, крепко: вся одежда, седые волосы, борода и усы были в крови, но он не сетовал на судьбу. Казалось, что дед получил какое-то внутреннее удовлетворение от того, что рассчитался с ненавистными ему фашистами. Он так и сказал ребятам:
— Не буду вас, сыночки, огорчать, а все-таки скажу: отсюда дорога одна… Было здесь со мной несколько молодцов, так тех уже забрали. А я еще топчу и так уже вытоптанную солому. Чего они мудрят? Разве я не знаю, что ожидает меня? Знал еще тогда, когда брался за древко лопаты…
И дед рассказал, почему он взялся за древко лопаты.
На маленький лесной хуторок, где жил дед Хобот, гитлеровцы почему-то не наведывались, хотя крутились вокруг да около вот уже второй год. Или хутор был далеко от проселочной дороги, или фашисты боялись лесных парней, а может быть, просто не надеялись чем-то поживиться, только там еще не было ни одного оккупанта. Дед Хобот уже начинал верить в счастливую звезду своего хутора, как вдруг в один из зимних дней до него донесся шум мотоцикла. Вышел из хаты, оперся на изгородь, засмотрелся на дорогу. Подкатил мотоцикл, и дед впервые на своем веку увидел живого фашиста. И надо было так случиться, что гитлеровец был невзрачный, плюгавенький и такой рыжий, что скорее походил на собаку Рудька, чем на человека.
Тем временем гитлеровец слез с мотоцикла, подошел к деду, что-то крикнул и ударил сапогом в калитку. Вошел во двор, увидел десятка два кур и чуть не присел от удивления.
«Mein Gott!..»[27] — вскрикнул он и поднял автомат.
Раздалась очередь, куры повалились на снег. Гитлеровец хватал их теплыми и трепыхающимися, бросал в коляску мотоцикла. Потом хотел было закинуть ногу, чтоб влезть на сиденье, как вдруг увидел дедовых уток. Они, проклятые, как назло, вышли из сарая и, покачиваясь жирными телами, потянулись длинной цепочкой к хате.
«Mein Gott!» — еще раз сказал фашист, слез с мотоцикла и тихонько стал подкрадываться к уткам.
До сих пор дед Хобот много раз слышал, что у Гитлера и техника мощная, и генералы неглупые, и солдаты храбрые. И вот на́ тебе — такое плюгавенькое и невзрачное… Да если бы он появился на гулянье в хуторе, его бы девушки на смех подняли… У нас разве ж такие хлопцы? Как хотите, а дед Хобот такого не потерпит…
Он зашел в сарай, взял лопату, подошел к фашисту и ударил его по голове. Ударил, как видно, крепко: тот больше не поднялся.
На следующий день на хутор примчалось несколько грузовиков с солдатами и полицаями: хутор сожгли, его обитателей выгнали в соседнее село, а деда забрали. Теперь вот он лежит на трухлявой соломе и говорит ребятам:
— Я об этом знал еще тогда, когда брался за лопату. И нисколько не жалею. Вот только вас жаль… Считай, не жили на свете. Как же оно у вас вышло? Неужели случайно?
— Баловались, — ответил Анатолий, — пустили пару, а оно как дернет, как рванет… Разве удержишь?
Дед Хобот трет виски.
— Да куда там, разве я не знаю! Там сила! И прямо в круг? Видать, дорогая штука тот круг, если не простили…